Везде
Мережковский и Байрон
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Мережковский и Байрон
Аннотация
Код статьи
S160578800020754-5-1
DOI
10.31857/S160578800020754-5
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Шишкова Ирина Алексеевна 
ORCID: 0000-0002-6394-3909
Аффилиация: Литературный институт имени А.М. Горького
Адрес: Россия, 123104, Москва, Тверской бульвар, 25
Кешокова Елена Алимовна
Аффилиация: Литературный институт имени А.М. Горького
Адрес: Россия, 123104, Москва, Тверской бульвар, 25
Выпуск
Том 81 Номер 3
Страницы
18-23
Аннотация

В очерках Дмитрия Сергеевича Мережковского имя лорда Байрона нередко упоминается в одном ряду с мировыми классиками. Для русского писателя английский поэт стал “вечным спутником&8j1;, оказавшим глубокое влияние на его творчество. В статье исследуется образ Байрона, яркими штрихами запечатленный в книгах “Вечные спутники&8j1;, “Л. Толстой и Достоевский&8j1;, “Было и будет: Дневник: 1910– 1914&8j1;. Байрон интересовал Мережковского как тип художника, великий мастер слова, поэт будущего. Мережковскому удалось детально проанализировать его жизнь и творчество, уделив внимание таким проблемам и темам, как Байрон и Наполеон, “сверхчеловеческое&8j1;, религиозность поэта, появление в литературе нового героя, так называемый эгоизм гения, его вольнолюбивый революционный дух. В работе приводятся размышления Мережковского по поводу внутреннего “демонизма&8j1; Байрона и внешнего, поверхностного. Осмысливаются “терзания&8j1; Байрона, связанные с призванием сочинителя и политика в широком смысле слова. Рассматривается и “свой путь&8j1; А.С. Пушкина, преодолевшего в собственных произведениях, по мнению Мережковского, мрачный настрой английского поэта, а также обсуждается воздействие поэзии Байрона на плеяду авторов, “заразившихся&8j1; его либеральными идеями. В заключение делается вывод о том, что Байрон жертвовал собой не напрасно, и эпитафией на его могиле, по мысли Мережковского, могли бы стать слова “будет радость&8j1;.

Ключевые слова
Дмитрий Сергеевич Мережковский, лорд Байрон, Наполеон, вольнолюбивый дух, “сверхчеловеческоеˮ, новый герой, Александр Сергеевич Пушкин
Классификатор
Получено
23.06.2022
Дата публикации
23.06.2022
Всего подписок
12
Всего просмотров
546
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
Преимущества сервисов
920 руб. / 16.0 SU
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2022 год
Преимущества сервисов
4365 руб. / 87.0 SU
1 Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) высоко ценил талант лорда Байрона (1788–1824), неоднократно обращаясь к его образу в книгах “Вечные спутникиˮ (1896), “Было и будет: Дневник: 1910–1914ˮ (1915), “Л. Толстой и Достоевскийˮ (1902).
2 Замечательный по исповедальной интонации и многоаспектному освещению историко-литературоведческих проблем труд писателя и философа “Вечные спутникиˮ в свое время был недооценен критиками, но очень тепло принят читателями. В нем Мережковский рассказывал о тех авторах, чьи произведения на протяжении многих лет волновали его воображение. Как справедливо замечает А. Пайман, эта книга значительно повлияла на воспитание молодежи в “любви к искусству как вневременному и непреходящемуˮ [1, c. 37]. В этой связи нельзя не вспомнить слова Д.С. Лихачева о предназначении литературы, призванной стать “совестью общества, его душойˮ [2, с. 140], и, безусловно, поэзия Байрона пробуждала у современников и потомков не только жажду борьбы, но и “чувства добрыеˮ. Возможно, по мнению Пайман, в мысленных встречах с Байроном, как и другими вечными спутниками, Мережковский “усматривал исцеление от одиночества и залог общности внутренней жизни всех людей, общности веры и страданий всех временˮ [1, с. 37].
3 Хотя в “Вечных спутникахˮ нет очерка, посвященного английскому гению, при анализе произведений тех, кто был дорог Мережковскому, его имя нередко стоит в одном ряду с Шекспиром, Гёте, Шелли, Лермонтовым, Достоевским и др. Об интересе к Байрону свидетельствует и претекст известной парижской “Автобиографической заметкиˮ (1900), в которой имя мятежного лорда упоминается вместе с авторами, имевшими для Мережковского первостепенное значение [3, с.203].
4 В предисловии к “Вечным спутникамˮ, объясняя свое желание рассказать о любимых классиках, Мережковский пишет о том, что хотел “показать живую душу писателя – своеобразную, единственную, никогда более не повторявшуюся форму бытия; затем изобразить действие этой души – иногда более близкой, чем те, среди кого мы живемˮ [4, с. 5]. Эти слова можно с полным правом отнести и к Байрону.
5 По мнению Е.А. Андрущенко, в созданной Мережковским версии жанра литературного портрета и биографии можно заметить два источника: «произведения писателя и научные труды или воспоминания о нем. сам портретируемый (“тезисˮ) противопоставлен “антитезисуˮ (Пушкин – Лермонтов, Достоевский – Л. Толстой, Достоевский – Белинский, Л. Толстой – Тургенев и пр.) » [5]. Исходя из многочисленных ссылок на творчество Байрона на страницах “Вечных спутниковˮ, можно предположить, что писатель не переставал думать о непокорном лорде и так же, как и в творчестве других авторов, пытался разглядеть в его поэзии “неожиданное в знакомом, свое в чужом, новое в старомˮ [4, с. 5]. При этом, по воспоминаниям Брюсова, Мережковский мог выразить и свое приятие, и недовольство какой-либо стороной жизни своего героя искренне, “от чистого сердцаˮ [1, c. 83].
6 В “Вечных спутникахˮ английский поэт яркими штрихами представлен в “антитезисахˮ, сопутствующих анализируемым литераторам: Сервантесу, Флоберу, Ибсену, Гончарову, Достоевскому и Пушкину. В Байроне, как в Лермонтове и Достоевском, Мережковский видел бунтарский тип художника с чертами “сверхчеловекаˮ, обладавшего “правом на голосˮ [6, с. 479], с судьбой, не позволившей ему “почить на лаврахˮ. Такие мастера слова, по убеждению писателя, “негодуют и умирают, непримиренныеˮ [4, с. 207].
7 В своих дневниках “Было и будетˮ (1915) Мережковский сравнивал Байрона с одной из вершин грандиозного горного хребта: “Наполеон, Гёте, Байрон, Лермонтов – от нас уже далеко эти вершины; . И вот опять встают вершины вечные – вечные спутникиˮ [7, c. 71-72]. Бунтарь и “певец свободыˮ был близок русскому писателю: “Если наше вечное в Гёте, то настоящее и будущее в Байроне. А нет иных путей к вечному, как через настоящее и будущееˮ [7, с. 72].
8 Несомненно, гений Байрона вызывал в Мережковском противоречивые чувства: «“демон иронии”, “демон превратности”, заставляет человека говорить и делать не то, что он хочет: ; хочет любить, а ненавидит; хочет плакать, а смеется» [7, с. 79]. Отвечая на негодование современников по поводу эгоизма Байрона, Мережковский подчеркивал, что этот его недостаток – «“нечто высшее ˮ – эгоизм какого-то особого (выделение Мережковского. – И.Ш., Е.К.) порядка» [8, с. 232].
9 Вероятно, непредсказуемые проявления темперамента поэта можно было бы сравнить с миром природы, “живым и близким сердцуˮ непокорных сочинителей, какими были Шекспир, Гёте и Шелли [4, с. 90]. Этот мир оставался свободным от “лицемерия, лжи и условностей культурыˮ [4, с. 27], и гордый лорд-изгнанник, как и Лермонтов, общаясь с природными стихиями, находил в них поддержку и был полон “молитвенного экстазаˮ [4, с. 90]. По мнению Мережковского, в произведениях Байрона природа представала в первозданном виде, когда ее не касалась рука человека, и ничто не могло испортить “первобытный пейзажˮ [4, с. 196]. Писатель подчеркивал, что даже в несколько театрализованных сценах своих поэм, “Лареˮ, “Корсареˮ, “Абидосской невестеˮ, Байрону удавалось описать “настоящее небо с грозой, и сквозь лохмотья разорванных полотен – настоящие молнииˮ [7, с. 90].
10 В “Вечных спутникахˮ Байрон нередко сравнивается с Наполеоном. Рассуждая о двух типах героев, писатель говорит о поэте как о герое “созерцанияˮ, в отличие от Наполеона, “героя действияˮ – оба рождены свободными и не пытаются изменить или подчинить себе природу. Думается, трудно представить себе Байрона лишь “героем созерцанияˮ. Вряд ли подобный персонаж, “диавол холодный и бесчувственныйˮ был бы готов, по словам самого Мережковского, вступиться за угнетенные народы Италии, Испании, Греции, “за все человечествоˮ [7, с. 88].
11 Как отмечает Е.А. Андрущенко, сравнивая Наполеона с Байроном и Лермонтовым, Мережковский говорит лишь о сходстве их судеб, родстве душ и близости идей [9, с. 516]. Однако нельзя не вспомнить и о том, что в период своих побед, как отмечается в книге “Л. Толстой и Достоевскийˮ, Наполеон казался Байрону, так же как Пушкину и Лермонтову, «помазанником , если не Бога (уже и теперь с большой) – то “богаˮ (пока все еще с маленькой буквы)» [8, с. 237]. Да и сам Мережковский, как заметил Ю. Терапиано, в своем прошлом увлекался Наполеоном, видя в нем «“атланта с двумя душами – ночной и
12 дневной”, Промыслом соединенного с судьбами России» [10 c.31]. Мережковский задается вопросом, как Байрон и Лермонтов могли поверить Наполеону и считать его своим героем, “который обессмыслил, обезглавил величайшую попытку человеческого освобождения – Революциюˮ [8, c. 256].
13 Е.А. Андрущенко как в беллетристике, так и в драматургии Мережковского, видит его приверженность к идее Третьего Завета [11]. В этой связи нельзя не вспомнить о том, что природа “сверхчеловеческогоˮ постоянно занимает мысли писателя. Так, С.Б. Королева отмечает, что для Мережковского байроновский Каин ассоциируется c “рядом явлений величия человеческого духаˮ [12], однако вряд ли поспоришь с тем, что его “сверхчеловеческоеˮ вступает в конфликт с человеческим и наносит всем непоправимый вред.
14 Возможно, из-за того, что писатель постоянно находился в поиске разгадки признаков “сверхчеловеческогоˮ, ему было необходимо установить, как оно связано «с обычным человеческим и “среднечеловеческим”, как маскирует свое “не-человеческое”» [8, c. 505]. Можно предположить, что интерес к религиозности Байрона был продиктован увлеченностью Мережковского, по мнению В.В. Полонского, темой “всемирно-исторической борьбы между христианством и язычеством, Богочеловеком и человекобогомˮ [3, с. 204], а также приравниванием сложной натуры Байрона к “сверхчеловеческомуˮ [13, c. 747]. Нельзя не согласиться с А.А. Холиковым в том, что в мыслях Мережковского “причудливо сочетаются, с одной стороны, установка на интуитивно-эмоциональное познание действительности, мечты о новом идеализме, а с другой – укрепляющаяся религиозность, поиск божественного идеала (как в язычестве, так и в христианстве)ˮ [14, с. 75].
15 Очевидно, сопоставление байроновского Наполеона с образами Прометея, Каина, Люцифера – “всех отверженных, гонимых, восставших на Бога, вкусивших от Древа Познанияˮ продиктовано устремлениями этого “нового европейского Демонаˮ, желавшего, по Мережковскому, восстановить “нарушенное равновесие мираˮ, но более смелым и решительным путем, чем Робеспьер, Сен-Жюст, Руссо или Вольтер [8, с. 257].
16 Мережковский размышляет над причинами неконтролируемых эмоций Байрона, его постоянной жаждой бороться со всеми – “с матерью, женою, родиной, церковью, со всем человечеством, со всею природою, с Богом и дьяволомˮ [7, с.73]. “Безмолвное бешенствоˮ (silent rage) английского барда вызывало у писателя глубокое сочувствие, так как он хорошо понимал, что виной тому был не только его необузданный темперамент, но и печальная наследственность, а также физический недостаток, доставивший ему столько страданий [7, с. 77–79]. Между тем, Мережковский пишет и о том, что своим доброжелателям и поклонникам Байрон казался “споткнувшимся о звезду и охромевшим ангеломˮ [7, с. 79].
17 Так, зная о противоречивости поступков английского поэта и его порой непомерной гордыне, писатель различал в нем два вида “демонизмаˮ: “один – глубокий, внутренний; другой – внешний, поверхностныйˮ. В “плохиеˮ периоды о Байроне говорили как о демоне, но близкие люди, сестра Августа, Хобхауз и все те, кому он совершенно бескорыстно помогал, знали его совсем другим, искренним и ранимым [7, с. 76]. Вместе с тем, иногда, при анализе размышлений Мережковского, создается впечатление, что писатель сам себе противоречит, говоря о том, что «самодовольства, “дьявольской гордыни”, которую ему так охотно приписывают, у него нет вовсе» [7, с. 78]. В этом видится cубъективное восприятие писателем личности гениального поэта, пронизанное чувством преклонения перед его талантом. В то же время, словно оправдывая его перед читателем, Мережковский вновь и вновь отмечает сложность его натуры, добавляя, что и «простоты, скромности сознательной (“смиренный Байрон” – это звучит странно < …>)» в нем тоже нет [7, c. 78].
18 Мережковский видел в Байроне необыкновенную личность, “великого поэта, властелина словаˮ, но порой слишком требовательного к себе, к своим свершениям: “Лучше совсем не быть поэтом, чем быть только поэтомˮ [7, с. 89]. Перед смертью, по мысли Мережковского, Байрона волновал вопрос, «не была ли поэзия главной ошибкой всей жизни его, а настоящим призванием – что? “Политикаˮ? не политика в том плоском и грубом смысле, а в каком-то ином, глубочайшем, благороднейшем – если не для него самого, то для нас – уже религиозном». Мережковский был уверен в том, что Байрон наполнил свою поэзию “драгоценною тяжестью, налил кровьюˮ. Писатель видел в английском бунтаре революционера “до мозга костейˮ, называя его “Чайльд Гарольдаˮ и “Бронзовый векˮ призывами к революции и сравнивая незаконченного “Дон Жуанаˮ со смертью “на баррикадахˮ [7, с. 91–93]. По Мережковскому, изгнанные, проклятые, связанные, скованные герои Байрона – это не только сам поэт, но и “само человечество – древний Титанˮ [7, с. 102].
19 Мережковский заключает, что Байрон открыл в литературе нового героя, повлиявшего на целую плеяду авторов: Ибсена, Стендаля, Достоевского, Гончарова, Флобера, Ницше и др., – cделав вывод о том, что в “Корсареˮ, “Чайльд Гарольдеˮ, “Каинеˮ, “Манфредеˮ появляется новый человек, “новая героическая душаˮ. Во всех отважных героях Байрона есть что-то «“хищноеˮ и одновременно “царственноеˮ: они отвергнуты обществом, полны ненависти не только к себе, но и к окружающим » [4, с. 184–203], однако к их непреодолимым слабостям, так сказавшимся на их жизненных неудачах, можно отнести самолюбие и любовь к себе [8, с. 375].
20 Размышляя над глубинным смыслом очерков Мережковского, вошедших в книгу “Вечные спутникиˮ и так или иначе затрагивающих жизнь и творчество Байрона, нельзя не обратить внимания на его статью о Пушкине. Писатель уверен в том, что, несмотря на прочную связь пушкинского Онегина с байроновскими персонажами, со стороны Пушкина “это не подражание – это русская, в других литературах небывалая попытка развенчать демонического герояˮ [4, c. 255], и именно русскому поэту удалось справиться с байроновским разладом “светлою мудростью, непобедимым веселиемˮ [4, c. 242].
21 Согласно Мережковскому, Байрон увеличил силы Пушкина, но не как победитель, а как побежденный, и Пушкин смог первым доказать, что в недрах русского мировоззрения различимы “великие задатки будущего Возрождения – той духовной гармонии, которая для всех народов является самым редким плодом тысячелетних стремленийˮ [4, с.285].
22 В конце очерка “Байронˮ поэт сравнивается с блудным сыном, вернувшимся в дом отца. Героическая смерть английского Прометея позволила Мережковскому задуматься над тем, как можно изменить надпись на его надгробии, и заключить: «И на твоей могиле мы напишем не “молит покоя”, а “будет радость”» [7, c. 102].

Библиография

1. Пайман А. История русского символизма. М.: Республика, 1998. 415 с.

2. Лихачев Д.С. Я вспоминаю. М.: Прогресс, 1991. 256 с.

3. Полонский В.В. Мережковский “идет на Парижˮ: стратегии русского писателя по освоению французской литературной среды Прекрасной эпохи // Полонский В.В. GALLO-ROSSICA: Из истории русско-французских литературных связей конца XVIII – начала XX века. М.: ИМЛИ РАН, 2019. С.184–221.

4. Мережковский Д.С. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. Изд. подгот. Е.А. Андрущенко. СПб: Наука, 2007. 902 с. (Литературные памятники / Рос. акад. наук).

5. Андрущенко Е.А. Д.С. Мережковский // Вопросы литературы. 2019. № 1. C. 260–270.

6. Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. Статьи 1880–1890-х гг., не включенные в “Вечные спутникиˮ // Мережковский Д.С. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. Изд. подгот. Е.А. Андрущенко. СПб: Наука, 2007. 902с. (Литературные памятники / Рос. акад. наук).

7. Мережковский Д.С. Байрон // Д.С. Мережковский. Было и будет: Дневник. Пг., 1915. C. 71–102. URL: https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_004206949 (РГБ).

8. Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский. Изд. подгот. Е.А. Андрущенко. СПб: Наука, 2000. 587 с. (Литературные памятники / Рос. акад. наук).

9. Андрущенко Е.А. Тайновидение Мережковского // Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский. Изд. подгот. Е.А. Андрущенко. СПб: Наука, 2000. С. 481–528.

10. Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924–1974): Эссе, воспоминания, статьи. Париж; Нью-Иорк, 1987. С. 30–31.

11. Андрущенко Е.А. Письмо в бутылке. Драма “Павел Iˮ и “Будет радостьˮ в творческом мире Д.С. Мережковского // Вопросы литературы. 2000. № 3. C. 211–235.

12. Королева С.Б. Байрон и русский Серебряный век (1900-е годы). Протестантский Каин как “своеˮ и “чужоеˮ // Вопросы литературы. 2019. № 1. C. 152–177.

13. Андрущенко Е.А. Спутники Мережковского // Мережковский Д.С. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. Изд. подгот. Е.А. Андрущенко. СПб: Наука, 2007. С.703–757.

14. Холиков А.А. Д.С. Мережковский в истории русской литературы досоветского периода //Мир русского слова. 2011. № 1. С. 73–77.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести