Везде
Clarifying the Concept of Reproach Using Corpus Tools
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Clarifying the Concept of Reproach Using Corpus Tools
Annotation
PII
S241377150009969-8-1
DOI
10.31857/S241377150009969-8
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Roman I. Shmurak 
Occupation: Associate Professor at the Institute of Russian Language & Culture, School of International Studies
Affiliation: Zhejiang University
Address: 866, Yuhangtang Road, Hangzhou, 310058, People's Republic of China
Edition
Volume 79 Issue 3
Pages
24-48
Abstract

This article is concerned with clarifying the concept of reproach. Its methodology is based on combining the construction grammarprinciples and the corpus tools. The key to existing works (the vast majority of them have been carried out in line with the “pragmalinguistic&8j1; approach) is the idea of reproach as a phenomenon obligatorily determined by the context. However, the language (and especially corpus) data do not support this thesis, demonstrating the possibility for the reproach to be expressed through special formal means, without involving context. The “visualization&8j1; of these formal means with the tools of Russian National Corpus enables to collect valuable data on the formal side of reproach and is the focus of this study.

Keywords
reproach, construction grammar, corpus linguistics, Russian National Corpus
Received
26.03.2020
Date of publication
01.07.2020
Number of purchasers
35
Views
2615
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
Additional services for the issue
Services benefits
880 RUB / 16.0 SU
Additional services for all issues for 2020
Services benefits
4224 RUB / 84.0 SU
1

I. Введение
2 Изучение упрека как языкового явления имеет в российской лингвистике достаточно давнюю традицию. Ориентировочным началом серьезного интереса исследователей к этому феномену являются 80–90-е гг. ХХ столетия. К этому времени в отечественной лингвистике сложились и продолжали параллельно развиваться несколько магистральных направлений, которые стали благотворной почвой для изучения упрека.
3 1. Доминирующим фактором, обусловившим появление работ по упреку, явился триумфальный приход прагмалингвистики в российскую науку. Классические труды родоначальников теории речевых актов Дж. Остина и Дж. Серля [1]; [2] были опубликованы в 1962 и 1965 гг. соответственно (притом что лекции Дж. Остина были прочитаны в Гарварде еще в 1955 году); в русском переводе эти работы были изданы только в 1986 году [3]; [4], хотя, конечно, были известны у нас и раньше. К этому времени теория речевых актов давно вышла за пределы лингвистического направления аналитической философии, образовав вкупе с “прагматическимиˮ идеями Ч. Пирса и Ч. Морриса новую область теоретической лингвистики – прагмалингвистику. Прагмалингвистика подарила языкознанию синтетический подход и принципы, актуальные и по сей день: антропоцентричность, акцент на коммуникативную цель говорящего, отношение к контексту как ключевому семантическому критерию, внимание к экстралингвистическим факторам, ориентация на субъективный компонент высказывания, своего рода “антиформализмˮ. Можно с уверенностью говорить, что в настоящее время значительная часть (если не большинство) всех исследований, косвенно или напрямую посвященных упреку, созданы в русле прагмалингвистики и базируются на перечисленных выше принципах. Одним из последних образцов работ данного ряда, выполненных на английском материале, является статья D. Van Olmen “Reproachatives and imperativesˮ [66].
4 2. Параллельно развитию англо–американской прагмалингвистической традиции, в 80–90-х гг. в отечественной лингвистике появляется интерес к теории речевых жанров [5]. Концепция речевого жанра, предложенная М.М. Бахтиным, стала известна широкому кругу читателей в 1970-х гг1., а в 1990-е гг. приобрела статус еще одного магистрального направления в российской лингвистике [6]. Будучи наследницей русской литературоведческой школы, теория речевых жанров независимо от теории речевых актов также апеллировала к коммуникативной цели говорящего, контексту, экстралингвистическим факторам, субъектно-объектным отношениям. И если работы, где упрек понимается как речевой акт, в количественном отношении занимают первое место, то второе место, на наш взгляд, по праву принадлежит исследованиям упрека в русле теории речевых жанров.
1. Подробнее об истории создания этой работы см. в комментариях Л.А. Гоготишвили [5]. Черновая рукопись работы датируется предположительно 1953 годом; М.М. Бахтиным она не была закончена и впервые в виде фрагментов была опубликована в 1978 г., уже посмертно.
5 3. Ряд работ рассматривает упрек как “речевую стратегиюˮ или “тактикуˮ. Зарождение понятия речевой стратегии связано с исследованиями Т.А. ван Дейка 1970-х гг. [7, с. 278]. В целом данное направление укладывается в рамки прагмалингвистического подхода, однако имеет ярко выраженный акцент на коммуникативной цели говорящего, что позволяет выделить работы, описывающие упрек как речевую стратегию или тактику, в отдельную группу.
6 4. Работы, выполненные в рамках контрастивной парадигмы (то есть посвященные сравнительному изучению упрека в разных языках), также должны, по нашему мнению, рассматриваться как самостоятельное направление. Хотя большинство этих работ прагмалингвистичны по своей природе, их отличает стремление к поиску ярко выраженных, очевидных для сравнения характеристик упрека, что значительно расширяет наше представление об упреке как о языковом явлении и в ряде случаев дает ценный эмпирический материал.
7 5. Серьезный вклад в изучение упрека вносят этимологические, толковые, идеографические и синонимические словари. Конечно, словари не ставят перед собой задачу изучение упрека как такового. Более того, классический пример вендлеровского “иллокутивного самоубийстваˮ [8] – фраза “Я упрекаю тебя в том, что ты…ˮ – ставит под сомнение возможность для лексем “упрекˮ, “упрекатьˮ выступать в роли перформативов (оперируя терминологией теории речевых актов), а значит и ценность словарей как источника информации об упреке. Однако на практике информация, содержащаяся в словарях, имеет большое значение для интерпретации семантики упрека и не может быть проигнорирована. Показательными примерами на русском языке являются “группировка РАˮ2 “Осуждения, упреки и оскорбленияˮ в работе М.Я. Гловинской “Семантика глаголов речи с точки зрения теории речевых актовˮ [67, с. 194–198] и совместная словарная статья “Упрекатьˮ Ю.Д. Апресяна и М.Я. Гловинской в “Новом объяснительном словаре синонимов русского языкаˮ [9, с. 1213–1219]3. Для английского языка невозможно не отметить работу А. Вежбицкой “English Speech Act Verbs. A Semantic Dictionaryˮ, содержащую раздел “The Reprimand groupˮ [68, 139–149]. В случае этих фундаментальных работ речь идет не просто о констатации существования в языке тех или иных синонимов, а о продуманном методе их толкования, что позволяет по отношению к частным синонимическим рядам, включающим лексему “упрекатьˮ, говорить именно о словарном подходе к упреку как языковому явлению, основанному на глубокой семантической рефлексии опытных лексикографов.
2. Термин М.Я. Гловинской

3. См. также в этом словаре статьи “Обвинятьˮ [69, с. 683–687], “Осуждатьˮ [70, с. 729–733], “Ругатьˮ [71, с. 989–995] тех же авторов.
8 6. Говоря о тенденциях отечественной лингвистики конца ХХ – начала XXI в. применительно к упреку, невозможно не отметить растущий интерес исследователей к языковым явлениям, объединенным синонимическим рядом терминов “речевая (словесная, языковая, вербальная, коммуникативная) агрессия, язык вражды, словесный экстремизм, дискурс ненавистиˮ [10, с. 6]. На наш взгляд, значительная часть работ по “речевой агрессииˮ в той или иной мере соотносится с упреком как языковым явлением и представляет собой три группы:
  1. исследования, изучающие речевую агрессию как системный феномен, где упрек анализируется (или, по крайней мере упоминается) как один из ее видов;
  2. исследования, имеющие своим предметом один из видов речевой агрессии и рассматривающие упрек в качестве смежного / противопоставленного вида;
  3. узкоспециализированные исследования, посвященные непосредственно упреку как языковому явлению в рамках речевой агрессии.
9 Таким образом, в границах описанных магистральных тенденций отечественной лингвистики последних десятилетий был накоплен значительный объем информации по содержательной стороне упрека как языкового явления. Эта информация нуждается в систематизации и критической оценке.
10

II. Содержательная сторона упрека как языкового явления
11 В зависимости от цели и предмета работы, а также от научного мировоззрения исследователя, упрек как явление может рассматриваться в различных аспектах. Основными следует, по всей видимости, считать те, которые в той или мере присутствуют в известных нам работах: таксономия упрека, субъектно-объектные отношения в упреке, коммуникативная цель упрека (“интенция упрекаˮ, как ее называют некоторые лингвисты [26, с. 93]). Общим для всех исследований, имеющих отношение к упреку, является понимание контекста как основного определяющего критерия при рассмотрении перечисленных аспектов. В одних исследованиях ключевая роль контекста выделяется и специально подчеркивается, в других – подразумевается как априорная и не требующая специальных пояснений. Но в обоих случаях контекст представляется “универсальнымˮ прагматическим измерением и непременным атрибутом, без которого анализ содержательной стороны становится невозможным.
12

II.1. Таксономия упрека
13 Вопрос о таксономическом статусе упрека в русском языке к настоящему времени остается по–прежнему нерешенным. Отсутствие единогласия обусловлено не столько дискуссиями по вопросу природы самого упрека, сколько направлениями, в рамках которых формировались взгляды различных исследователей. Совершенно стандартной является ситуация, когда исследователь использует в своей работе то или иное терминологическое сочетание для упрека как априорную аксиому, не требующую обоснования. В Таблице 1. представлены основные таксономические статусы упрека и наиболее, на наш взгляд, показательные исследования, содержащие эти статусы4.
4. Для формирования объективной картины существенным был максимально широкий охват научной продукции последних лет, включая защищенные диссертации, материалы научных конференций и т.п. Для этого мы предприняли сплошное библиометрическое обследование баз “eLibraryˮ [57], “Cyberleninkaˮ [58], а также других электронных ресурсов, в результате которого было выделено 48 работ по непосредственной тематике исследования. Из них 23 относят упрек к речевым актам, 11 написаны в рамках теории речевых жанров, 7 рассматривают упрек как речевую стратегию или тактику, в 1 работе упрек упоминается как вид речевой агрессии, 3 предлагают авторские дефиниции упрека и еще 3 содержат синтетические термины, созданные путем сопряжения терминологии различных подходов. Таблица 1. представляет собой выборку, которая, на наш взгляд, позволяет наглядно продемонстрировать таксономическую и терминологическую неопределенность понятия упрека, а также иллюстрирует описанную во введении тенденцию к преобладанию прагмалингвистического подхода к упреку как языковому явлению.
14

Таблица 1. Таксономические статусы упрека в работах разных авторов.
15

Таблица 1. Таксономические статусы упрека в работах разных авторов.
16 Проблема сущности упрека не сводится только к вопросам “как называть явлениеˮ и “с позиции какого подхода его рассматриватьˮ. На наш взгляд, главным является проблема определения этого понятия, т.е. вопрос “что такое упрекˮ. Отечественная лингвистика накопила множество ценных сведений о содержательной стороне упрека, однако нет ни одного определения упрека, которое устраивало бы абсолютно всех исследователей. Здесь, на наш взгляд, уместна аналогия с известной притчей о важности системного подхода к любой проблеме. В сюжете притчи слепые подошли к слону с разных сторон и стали давать ему определения. Первый слепой взял слона за ухо и сказал: “Слон – это большой лопухˮ. Второй, ощупав ногу слона, сказал, что слон – это колонна. Третий потрогал хобот и сказал, что слон – это канат. Все трое были правы, характеризуя части слона, и в то же время не правы, так как никто не рассматривал слона как целое. Подобная ситуация, по нашему мнению, наблюдается и с существующими прагмалингвистическими дефинициями упрека в рамках различных направлений. Будучи ценными наблюдениями по различным аспектам содержательной стороны упрека, подобные определения не отвечают на вопрос “что такое упрекˮ, а лишь описывают его “частиˮ. На наш взгляд, ни опора на существующие в рамках разных подходов определения упрека, ни создание нового авторского определения не будут являться ответом на вопрос о сущности упрека. В границах нашего исследования нами принято решение дистанцироваться от идентификации упрека в русле того или иного подхода и использовать при работе с языковым материалом только одну семантическую характеристику, которая, как мы считаем, вписывается во все существующие определения упрека вне зависимости от научных убеждений их авторов.
17 Мы считаем, что упрек имеет двухкомпонентную природу. Первый компонент представляет собой речевое действие с общим значением обвинения, сущность которого, согласно словарной статье “Упрекатьˮ Ю.Д. Апресяна и М.Я. Гловинской в “Новом объяснительном словаре синонимов русского языкаˮ, может быть передана следующим рядом синонимичных глаголов: “укорятьˮ, “попенятьˮ5, “журитьˮ, “осуждатьˮ, “порицатьˮ, “ругатьˮ, “бранитьˮ, “критиковать, “бичеватьˮ, “уличатьˮ, “обличатьˮ, “обвинятьˮ [9, с. 1213]. Глагол “обвинятьˮ и другие лексемы с корнем “вин-ˮ являются, на наш взгляд, наиболее удачными отражениями первого компонента упрека. В пользу этой мысли говорит тот факт, что большинство толковых словарей не обходится при дефиниции упрека без лексем этого ряда (ср., например [61, с. 704]; [62, с. 773–776]; [63, с. 507]; [64, с. 669]; [65, с. 970]).
5. В статье глагол представлен именно в таком виде: “уходящ. ПОПЕНЯТЬ [≈ НЕСОВ пенять 2]ˮ: в качестве основной использована форма совершенного вида.
18 Второй компонент представляет собой часть, передающую негативные чувства и содержащую в себе эмоциональную “уязвленностьˮ субъекта высказывания. Примеры “Профессор Фонарин поступил со мной вопиюще нечестно, точнее – он поступил как матёрый подлецˮ [И. Грекова. В вагоне (1983)] и “Плохо ты поступил со мной, что и говорить, Лёнечка, но я тебя давно простил, хоть ты, может быть, в это и не веришьˮ [Александра Маринина. Последний рассвет (2013)] содержат сходную информацию, что некто причинил вред субъекту высказывания. Таким образом, оба примера имеют семантику обвинения. Однако, первое выказывание представляет собой “всего лишьˮ обвинительную констатацию, в то время как второе является ярко выраженным упреком. Значение упрека достигается во втором примере не столько повышенным эмоциональным фоном (обвинение тоже может его содержать), но, прежде всего, приоритетом передачи эмоциональной “уязвленностиˮ субъекта высказывания над выражением обвинения. На наш взгляд, именно второй компонент и делает упрек упреком, отграничивая его от других видов речевой агрессии.
19 Таким образом, исходя из задач и целей работы, мы будем считать упреком двухкомпонентное высказывание, содержащее обвинение и эмоциональную “уязвленностьˮ. Одновременное наличие в высказывании обоих компонентов является облигаторным условием для отбора языкового материала исследования.
20

II.2. Упрек: субъектно-объектные взаимоотношения и коммуникативная цель

21 Как субъектно-объектные отношения, так и коммуникативная цель, являются базовыми аспектами, находящимися в фокусе внимания исследователей упрека вне зависимости от подхода. Как и в случае таксономического статуса, оба аспекта являются, по сути, проявлениями контекста и не могут быть интерпретированы автономно. Взаимная интеграция данных аспектов в упреке предполагает их совместное рассмотрение, поскольку невозможно говорить об отношениях субъекта и объекта высказывания вне их коммуникативных целей, как и невозможно обсуждать коммуникативные цели вне существования субъектно-объектных отношений.
22

Терминология
23
  1. В литературе по упреку субъект высказывания может обозначаться как “говорящийˮ и “адресантˮ; для объекта выказывания используется термин “адресатˮ. При цитировании мы будем сохранять авторскую терминологию, а в нашем собственном исследовании использовать термины “субъектˮ и “объектˮ высказывания.
  2. Коммуникативная цель также имеет два синонимичных обозначения – коммуникативное намерение и коммуникативная интенция. Определение “коммуникативныйˮ может заменяться на “вербальныйˮ и “речевойˮ. Помимо этого, некоторые авторы отождествляют понятие коммуникативной цели с понятиями речевой стратегии и тактики. Во избежание излишней терминологической нагрузки в работе будет использовано только терминологическое сочетание “коммуникативная цельˮ (опять же, с сохранением авторской терминологии при цитировании).
24

Дефиниции
25 Взаимоотношения субъекта и объекта – один из центральных вопросов философских, социологических и психологических исследований, откуда эти концепты были заимствованы лингвистикой. Традиционно, вслед за философией, в субъектно-объектных отношениях лингвистами признавалась “активнаяˮ природа субъекта и “пассивнаяˮ объекта, по крайней мере в прототипическом случае. Однако, все чаще философы (и вслед за ними лингвисты) говорят о существовании еще одного варианта взаимодействия – субъектно-субъектных отношений [48, с. 370]. В лингвистике чаще всего используется термин “межсубъектностьˮ (intersubjectivity – англ.), подчеркивающий равную степень “активностиˮ обоих партиципантов ситуации [59]. Применительно к изучению упрека эта идея выглядит очень перспективной, поскольку позволяет “вывести из тениˮ объект высказывания и рассматривать его как прагматически равноправного (во всяком случае, равноважного) участника.
26 Таким образом, если традиционное описание взаимодействия субъекта и объекта в упреке предполагает одностороннюю доминирующую активность субъекта высказывания при пассивной, акцептной роли объекта, то модель субъектно-субъектных отношений характеризуется двусторонней активностью (хотя и необязательно при этом равнозначной). Немаловажной характеристикой субъектно-субъектных отношений является также способность субъектов к саморефлексии, которая полностью исключается в субъектно-объектных отношениях (ср. сходные выводы, к которым приходят исследователи социальной психологии, как в [49, с. 42]).
27 Коммуникативная цель – осознанный замысел, интеллектуальное предвидение, интуитивный расчет, внутренний ориентир, мысленная установка высказывания, а также анализ субъектом высказывания ожидаемого результата коммуникации, обращенность на этот результат [50, с. 254].
28 Двухкомпонентность упрека предполагает наличие, по крайней мере, двух облигаторных целей у субъекта высказывания: обвинение объекта высказывания и выражение эмоциональной “уязвленностиˮ в связи с действиями объекта высказывания.
29

Основные лингвистические интерпретации субъектно-объектных отношений в упреке
30 Как было отмечено выше, анализ взаимодействия субъекта и объекта в упреке и их коммуникативных целей может быть осуществлен с двух позиций:
31
  1. Субъект “упрекаетˮ объект. Роль субъекта упрека доминантна, его коммуникативные цели первичны, роль объекта игнорируется или признается акцепторной.
  2. Субъект и объект анализируются в системном взаимодействии своих ролей и коммуникативных целей в высказывании. Объект становится “вторичнымˮ субъектом высказывания.
32 Первый (субъектно-объектный) подход традиционен и на настоящее время превалирует в лингвистической литературе по упреку. В таблице 2 представлены основные взгляды на взаимоотношения субъекта и объекта в упреке.
33

Таблица 2. Основные взгляды на взаимоотношения субъекта и объекта в упреке в работах разных авторов.
34 Второй (субъектно-субъектный) подход не получил достаточного распространения в исследованиях по упреку и ограничен небольшим кругом работ. В таблице 3 представлены основные взгляды на взаимоотношения субъекта и субъекта в упреке.
35

Таблица 3. Основные взгляды на взаимоотношения субъекта и субъекта в упреке в работах разных авторов.
36 Таким образом, взгляды исследователей на содержательную сторону упрека (таксономический статус, взаимоотношения субъекта и объекта, коммуникативные цели) отличаются многообразием. Однако, вне зависимости от общенаучных установок исследователя и его подхода к упреку как языковому явлению, все аспекты содержательной стороны упрека в названных работах рассматриваются на основании контекста, наличие которого априорно признается облигаторным условием существования упрека.
37

III. Контекстуальные и “ингерентные&8j1; упреки
38 Итак, представленные выше работы имеют общей чертой отношение к упреку как к явлению, обусловленному контекстом, и содержат в себе два негласных допущения:
  1. Практически любое высказывание в определенном контексте может выступать в качестве упрека;
  2. Существование упрека вне контекста невозможно.
39 Первый постулат, вообще говоря, не вызывает сомнений – упрек действительно может формироваться средствами контекста, и приведенные выше работы вполне доказывают это. Однако, на наш взгляд, невозможно согласиться со вторым постулатом об облигаторной зависимости упрека от контекста. Существование в языке многочисленных примеров высказываний, которые могут быть восприняты как упрек вне какой бы то ни было прагматической информации о статусе субъекта, близости его отношений с объектом, обстоятельствах, предшествовавших упреку (пресуппозиции), коммуникативной цели субъекта и т.д. указывают на ошибочность этого тезиса. Так, например, языковая интуиция предсказывает, что любые фразы вида “А еще друг называется!ˮ будут восприниматься как упрек вне зависимости от того, в каком контексте разворачивается речевая ситуация. Данные Национального корпуса русского языка (НКРЯ, [51]) подтверждают эту догадку. Ввод в лексико-грамматический поиск НКРЯ конструкции “а + еще + существительное (Им. п.) + называться (в необходимой личной форме)ˮ предоставит в распоряжение исследователя 47 единиц выдачи по всем корпусам, при этом все примеры будут иметь семантику упрека, ср.: “На вот, дрожит, как лист осиновый, а еще мужик называетсяˮ [Федор Абрамов. Две зимы и три лета (1968)].
40 Неединичность подобных примеров в языке позволяет сделать два вывода:
  1. Помимо упреков, выраженных контекстуально, в русском дискурсе существуют, так сказать, “ингерентныеˮ упреки, то есть такие, которые могут быть поняты автономно, вне контекста6;
  2. Существование “ингерентныхˮ упреков предполагает существование в языке (на абстрактном уровне) конструкций упрека, которые реализуются в дискурсе (на конкретном уровне) формальными средствами выражения упрека.
6. Здесь и далее в работе термин “ингерентныеˮ упреки используется в этом понимании
41

IV. Грамматика конструкций и метод визуализации “ингерентных&8j1; упреков с помощью корпусных инструментов
42 Термин “конструкцииˮ упрека используется нами в рамках понятийного аппарата “грамматики конструкцийˮ (англ. – “construction grammarˮ; см. об этом подробнее [52]; [53]; [54], а также на русском [55]). Мы разделяем мнение многих лингвистов, что грамматика конструкций представляет собой важнейший инструмент дискурсивного анализа, поскольку дискурс формируется не из отдельных лексем, а из сложного взаимодействия различных конструкций между собой (ср. [56, с. 48]). Факт существования абстрактных конструкций упрека и их реализаций в дискурсе должен означать, что, на основании базового свойства формальных средств выражения – регулярности – существует возможность разработки метода, позволяющего “визуализироватьˮ функционирование “ингерентныхˮ упреков в русском дискурсе.
43 Такой метод, на наш взгляд, должен сочетать в себе подходы грамматики конструкций и корпусной лингвистики и включать в себя следующие этапы:
  1. Этап предварительного сбора материала. На основании своей языковой интуиции исследователь создает экспериментальный список потенциальных конструкций упрека. Исследователь не ограничивает себя каким-то определенным видом дискурса или типом источников. В нашей работе основным источником служил НКРЯ, что не является обязательным условием этого этапа.
  2. Этап корпусного поиска. Каждая потенциальная конструкция упрека вводится в лексико-грамматический поиск на базе разработанной для исследования унифицированной процедуры. При этом исследуется “реакцияˮ корпуса. Основным критерием является специфичность поисковой выдачи к упреку. Под специфичностью понимается процентное соотношение результатов выдачи с семантикой упрека к примерам вне этой семантики. Потенциальная конструкция, специфичность которой составила 90–100% результатов выдачи с семантикой упрека, признается действительной конструкцией упрека, а сами результаты – “ингерентнымиˮ упреками, выраженными формальными средствами и способными функционировать в дискурсе автономно вне контекста. Идея исследования зиждется на аналогии с системными грамматическими средствами языка: основным критерием их формальности является регулярность. В случае грамматики эта регулярность может быть выявлена методом прямого наблюдения. Однако, применительно к формальным средствам упрека метод прямого наблюдения не работает, поскольку “концентрацияˮ упрека в дискурсе крайне незначительна по сравнению с системными средствами. Национальный корпус русского языка предоставляет исследователю возможность “визуализацииˮ формальных средств выражения упрека (а следовательно и самих “ингерентныхˮ упреков), так как является не только репрезентативным “вместилищемˮ массивов языковых данных, но и функционирует как интеллектуальная система лингвистического поиска, позволяющая благодаря различным видам разметки формировать в этих массивах сложные неоднородные поисковые запросы. Специфичность корпусной выдачи к упреку более 90% на конструкцию указывает, на наш взгляд, на регулярность, а следовательно на формальную природу конструкции и всех результатов выдачи как ее реализаций.
44

V. Представление результатов визуализации конструкций упрека с помощью корпусных инструментов.
45 Ниже представлен экспериментальный список конструкций, чья специфичность к упреку при вводе в лексико-грамматический поиск НКРЯ составила более 90% выдачи, а также примеры их реализации в русском дискурсе. Представленная статистика актуальна на февраль 2020 г. В связи с техническими особенностями корпусного поиска, проблемой субъективности интерпретации данных дискурсивного анализа и постоянным приростом текстов в корпусе, цифры выдач могут колебаться, процент специфичности конструкции к упреку в этих случаях будет также меняться. Однако в условиях данного исследования речь идет об отражении тенденции к регулярности, а не статистике точных цифр, что позволяет считать представленные данные объективными.
46 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своей основе “отрицательную перформативностьˮ
47 1.
48 “не упрекаю, но…ˮ
49 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
50 5 вхождений / 0 вне семантики упрека
51 Специфичность к упреку:
52 100%
53 Пример реализации в дискурсе:
54 “Зачем вы затеяли все это? Я не упрекаю вас, – но все было так ясно и достойно.ˮ [Е.Л. Шварц. Дракон (1943)]
55 Интерпретация результатов:
56 Как было сказано выше, лексемы с корнем “упрек–ˮ в норме не обладают перформативностью и являются классическим примером “иллокутивного самоубийстваˮ [8]. Таким образом, очевидно, что фразы типа “Я упрекаю тебя, что ты затеял этоˮ не способны выражать упрек. Однако, в работе Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева “Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики)ˮ предсказана возможность передачи семантики упрека посредством глагола “упрекатьˮ с отрицанием: “Напротив, с отрицанием этот глагол естественным образом употребляется в 1 л. настоящего времени: Я не упрекаю вас, но...ˮ [16, с. 413]. Данные НКРЯ подтверждают это предсказание – в случае “отрицательной перформативностиˮ – глагол “упрекатьˮ демонстрирует 100% специфичность к упреку.
57 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своей основе “модальный оператор неодобренияˮ [43, с. 84]
58 2.
59 “ну + и + существительное с отрицательной коннотацией + тыˮ
60 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
61 158 вхождений / 0 вне семантики упрека
62 Специфичность к упреку:
63 100%
64 Пример реализации в дискурсе:
65 “– Ну и крохобор ты, Степк! – сплюнул Федор – Дай награду тебе, да еще мзду в карман.ˮ [Евгений Носов. Шопен, соната номер два (1973)]
66 Интерпретация результатов:
67 Прообраз конструкции приведен М.В. Петрушиной [43, с. 84] в качестве иллюстрации введенного ею термина “модальный оператор неодобренияˮ. Модификация примера исследователя в конструкцию упрека осуществлена нами. Данные НКРЯ подтверждают высокую специфичность конструкции. В пользу вывода, что конструкция способна реализовывать “ингерентныйˮ упрек в русском дискурсе говорит существование ее инверсионного варианта, с чуть меньшим, но также высоким уровнем специфичности к упреку:
68 3.
69 “ну + ты + и + существительное с отрицательной коннотациейˮ
70 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
71 67 вхождений / 2 вне семантики упрека
72 Специфичность к упреку:
73 97%
74 Пример реализации в дискурсе:
75 “Ну ты и наглец, еще сам сюда приперся!ˮ [Артем Тарасов. Миллионер (2004)]
76 4.
77 “что + ты + за + существительное с отрицательной коннотациейˮ
78 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
79 37 вхождений / 0 вне семантики упрека
80 Специфичность к упреку:
81 100%
82 Пример реализации в дискурсе:
83 “Да что ты за дура такая, ведь по-русски тебе говорю, что я ничего не могу сделать, что же ты пристаешьˮ [А.И. Герцен. Былое и думы. Часть четвертая. Москва, Петербург и Новгород (1857)]
84 Интерпретация результатов:
85 Еще одна конструкция, прообразом которой стал пример “модального оператора неодобренияˮ из диссертации М.В. Петрушиной [43, с. 84]. На первый взгляд, наличие в конструкциях 2–4 компонента “существительное с отрицательной коннотациейˮ ставит под сомнение их функционирование в качестве упрека и заставляет отнести эти конструкции к другому виду речевой агрессии – оскорблению. Здесь, на наш взгляд, необходимо пояснение.
86 Проблема разграничения упрека от других видов речевой агрессии является, в первую очередь, следствием системной проблемы субъективизма интерпретации данных дискурсивного анализа. Упрек с высоким уровнем эмоционального накала действительно трудно отличим от оскорбления, в то время как на слабом эмоциональном фоне может сливаться с “журениемˮ или доброжелательной иронией. Ср.: “Увидев готовую машину, он дружески обернулся к техникам: – Небось, опять не отдыхали? Всю ночь возились? – Так точно, товарищ капитан!ˮ [Н.Ф. Гильярди. Борис Сафонов (1950)]. Представляется трудным в рамках статьи полноценно осветить данный вопрос, однако наличие в конструкции элемента оскорбления или других близких упреку семантических полей не является чем–то удивительным для этого языкового явления. Непосредственно в случае описанных конструкций следующие аргументы могут служить в защиту их “упречнойˮ природы:
87 1) Оскорбление – это всегда прямая констатация факта отрицательных качеств объекта: “Ты – дура!ˮ. Однако примеры типа “Ну и дура же ты!ˮ, “Ну ты и дура!ˮ или “Что же ты за дура?ˮ не являются такой констатацией, а в большей мере выражают эмоциональную “уязвленностьˮ субъекта высказывания, что соответствует семантике именно упрека.
88 2) Оскорбление в отличие от упрека предполагает строго конфликтную “стратегиюˮ, но в подобных примерах она отсутствует. Скорее оттенок удивления, надежды, на то, что объект еще может скорректировать свое поведение (что, кстати, является одной из типичных характеристик упрека в прагмалингвистических работах).
89 Таким образом, наличие дополнительных семантических оттенков не препятствует, по нашему мнению, возможности квалифицировать конструкции 2–4 как формальные средства выражения “ингерентныхˮ упреков.
90 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своем составе одушевленные существительные
91 5.
92 “ну + что + за + одушевленное существительноеˮ
93 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
94 182 вхождения / 8 вне семантики упрека
95 Специфичность к упреку:
96 95,6%
97 Пример реализации в дискурсе:
98 “О, боже, ну что за люди. Что вообще можно сказать о людях, которые пьют хреновуху?ˮ [Едальня “Прогноз погодыˮ (форум) (2007)]
99 6.
100 “тоже + мне + одушевленное существительноеˮ
101 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
102 840 вхождений / 35 вне семантики упрека
103 Специфичность к упреку:
104 95,8%
105 Пример реализации в дискурсе:
106 “Я что, специально горбатилась тридцать лет, чтобы ты тут, такой красивый, на моём диване лежал? Тоже мне, дуру нашли. Выметайся из моего домаˮ [Андрей Геласимов. Чужая бабушка (2001)]
107 Конструкции 5–6 объединяет присутствие в качестве компонента одушевленного существительного. Примеры реализации этих конструкций в дискурсе выбраны таким образом, чтобы подчеркнуть факультативность пейоративной лексики в составе такого упрека. Семантика упрека достигается в подобных случаях именно с помощью структуры самой конструкции, порождающей антифразис, а не облигаторного использования пейоративов. Ср.: “Тоже мне, злоумышленники гребаные!ˮ [Михаил Шишкин. Письмовник (2009) // “Знамяˮ, 2010] и “Тоже мне герой труда!ˮ [Марк Борозин. Ударная комсомольская пятерка по сопромату // “Техника – молодежиˮ, 1974]
108

“Ингерентные&8j1; упреки, имеющие в своем составе личные местоимения в сочетании с частицами и/или вопросительно-относительными местоимениями.
109 7.
110 “тебе + лишь бы + инфинитивˮ
111 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
112 18 вхождений / 0 вне семантики упрека
113 Специфичность к упреку:
114 100%
115 Пример реализации в дискурсе:
116 “Тебе лишь бы показать: “Вот, Нина, я сделал!ˮˮ [Павел Санаев. Похороните меня за плинтусом (1995) // “Октябрьˮ, 1996]
117 Интерпретация результатов:
118 Данная конструкция является показательным примером высокой специфичности сочетания “местоимение + частицаˮ при оформлении упрека. Особое место занимает в таких конструкциях личное местоимение 2 лица ед. ч., а также модальные частицы (прежде всего усилительные, вопросительные и ограничительные); нередко встречается формообразующая частица сослагательного наклонения “быˮ. Сочетание “личное местоимение + частицаˮ может выступать также “фономˮ для других самостоятельных конструкций (см. примеры в списке).
119 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своем составе обстоятельства “длительного и регулярного времениˮ + личные местоимения 2 лица.
120 8.
121 “зачем + ты + постоянноˮ
122 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
123 11 вхождений / 0 вне семантики упрека
124 Специфичность к упреку:
125 100%
126 Пример реализации в дискурсе:
127 “Зачем ты мне постоянно это снова и снова напоминаешь?ˮ [Евгений Гришковец. Город (2001)]
128 9.
129 “зачем + личное местоимение 2 лица Им. п. + сноваˮ
130 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
131 59 вхождений / 3 вне семантики упрека
132 Специфичность к упреку:
133 94,9%
134 Пример реализации в дискурсе:
135 “Зачем же вы позволили ему снова работать на износ– сняться в вашем фильме “Стаяˮ, поставить самому “Чулимскˮ?ˮ [Серова Мила. Анна Легчилова: стерва – Это Комплимент // Труд-7, 2007.02.16]
136 10.
137 “зачем + ты + всегдаˮ
138 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
139 14 вхождений / 1 вне семантики упрека
140 Специфичность к упреку:
141 92,8%
142 Пример реализации в дискурсе:
143 “Зачем ты всегда ешь не вовремя? По той причине только аппетит портишь!ˮ [Д.Т. Ленский. Хороша и дурна, и глупа и умна (1833)]
144 11.
145 “вечно + личное местоимение 2 лица Им. п. + сказуемое, выраженное глаголом в настоящем времениˮ
146 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
147 154 вхождения / 13 вне семантики упрека
148 Специфичность к упреку:
149 91,5%
150 Пример реализации в дискурсе:
151 “Мало тебе хлопот, вечно ты ищешь приключений на свою головуˮ [Александра Маринина. Не мешайте палачу (1996)]
152 12.
153 “опять + личное местоимение 2 лица Им. п. + личное местоимение 1 лица Д. п. /Вин. п. /Тв. п. / Пр. п.ˮ
154 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
155 71 вхождение / 7 вне семантики упрека
156 Специфичность к упреку:
157 90,1%
158 Пример реализации в дискурсе:
159 “– Нава, – сказал Кандид, – опять ты мне эту историю рассказываешь. Ты мне ее уже двести раз рассказывалаˮ [Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Улитка на склоне (1966–1968)]
160 Интерпретация результатов:
161 Конструкции отражают весьма типичные черты формальных средств выражения упрека. Прежде всего, речь идет об использовании обстоятельств, передающих длительность действия или состояния: постоянно, снова, всегда, вечно, опять, никогда, всякий раз, всю жизнь, день и ночь, до скончания веков, всякий час, до морковкина заговенья, в который раз, опять двадцать пять, в очередной раз, без конца, круглые сутки, всю дорогу, лучшие годы и др. Другой показательной чертой является присутствие личных местоимений и оформление (см. конструкции 8–10) в виде специального вопроса с местоименным наречием “зачемˮ, что также часто служит средством выражения упрека в дискурсе.
162 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своем составе союз “а ещеˮ
163 13.
164 “а + еще + существительное (Им. п.) + называться (в необходимой личной форме)ˮ
165 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
166 47 вхождений / 0 вне семантики упрека
167 Специфичность к упреку:
168 100%
169 Пример реализации в дискурсе:
170 “А еще полиция называется: законов не знают, а туда же… людей арестовывать у вас юридического образования хватает… черт знает что!ˮ [Александра Маринина. Ангелы на льду не выживают. Т. 1 (2014)]
171 Интерпретация результатов:
172 Сочетание “а + еще + существительноеˮ имеет большой потенциал для оформления “ингерентногоˮ упрека. Ядрообразующим в этих конструкциях является союз “а ещеˮ. Согласно словарю Т.Ф. Ефремовой “а ещеˮ используется “при присоединении части предложения, в которой выражается несоответствие с оттенком допущения, укоризны, иронии, осужденияˮ [60], что фактически является характерной чертой упрека. Чтобы продемонстрировать высокий “упречныйˮ потенциал сочетания “а + еще + существительноеˮ, мы включили в список еще одну конструкцию этого плана с меньшей, но также высокой специфичностью к упреку.
173 14.
174 “а + еще + существительное (Им. п., одушевленность) + !ˮ
175 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
176 352 вхождений / 9 вне семантики упрека
177 Специфичность к упреку:
178 97,4%
179 Пример реализации в дискурсе:
180 “– Какой негодяй! А ещё старик! Чего же вы теперь хотите? – ласково спросил адвокат Язычниковˮ [А.Т. Аверченко. Ниночка (1910–1911)]
181 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своем составе лексемы, “предрасположенныеˮ к семантике упрека
182 1) Лексемы, выражающие значение “бесполезно, бессмысленно, тщетноˮ.
183 15.
184 “напрасно + личное местоимение (2 лицо) + сказуемое (настоящее время, 2 лицо)ˮ
185 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
186 1644 вхождений / 64 вне семантики упрека
187 Специфичность к упреку:
188 96%
189 Пример реализации в дискурсе:
190 “– Я польщен, конечно, вашей попыткой свести все на евреев, но напрасно вы думаете, что русским ничто не угрожаетˮ [Дмитрий Быков. Орфография (2002)]
191 Интерпретация результатов:
192 Как и все лексемы, “предрасположенныеˮ к семантике упрека, “напрасноˮ в сочетании с личными местоимениями 2 лица с большой вероятностью способно передавать в дискурсе упрек автономно, без привлечения контекста.
193 16.
194 “зря + личное местоимение (2 лицо)ˮ
195 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
196 2032 вхождений / 169 вне семантики упрека
197 Специфичность к упреку:
198 91,6%
199 Пример реализации в дискурсе:
200 “И зря ты, мил человек, колбасу брезгуешь покушатьˮ [Олег Павлов. Карагандинские девятины, или Повесть последних дней // “Октябрьˮ, 2001]
201 Интерпретация результатов:
202 169 вхождений, не входящих в семантику упрека, представляют собой три условные группы:
  1. отрицательные конструкции с частицей “неˮ перед “зряˮ (“– Не зря ты носишь свое имя, – хвалил его Правуˮ [Юрий Рытхэу. В долине Маленьких Зайчиков (1962)])
  2. конструкции с неявно выраженной семантикой упрека в составе прямой речи (“– Вы зря уезжаете, – усмехается она. – Вы очень вписываетесь в эту обстановку, – она обводит рукой вокругˮ [Булат Окуджава. Новенький как с иголочки (1962)])
  3. конструкции, где “зряˮ – это деепричастие в значении “видяˮ (“Благословите ж, все языки, / Днесь Бога нашего, и вы, / Зря чудеса Его велики, / Хвалите, преклоня главыˮ [Г.Р. Державин. На преодоление врага (1811.07.16) // Г.Р. Державин. Духовные оды. М.: Ключ, 1993]).
203 Возможность систематизации результатов, находящихся вне семантики упрека, и четкого их отграничения от примеров, передающих значение упрека, демонстрирует, на наш взгляд, потенциал использования принципов грамматики конструкций применительно к выявлению формальных средств выражения упрека.
204 2) Лексемы, выражающие значение “заслуженно, справедливо, неизбежноˮ.
205 17.
206 “поделом + личное местоимение (Д. п.)ˮ
207 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
208 294 вхождений / 1 вне семантики упрека
209 Специфичность к упреку:
210 99,6%
211 Пример реализации в дискурсе:
212 “И поделом старой дуре! поделом ей за то, что себе, на старость лет, ничего не припасала, а все детям да детям откладывала! пускай с сумой по дворам таскается!ˮ [М.Е. Салтыков-Щедрин. Благонамеренные речи (1872–1876)]
213 Интерпретация результатов:
214 Конструкция имеет высокую специфичность к упреку. Согласно данным НКРЯ, характерной чертой для сочетаний с лексемой “поделомˮ являются примеры, представляющие собой самоупреки типа “поделом + мнеˮ: “А я и подарка его сберечь не сумела. Гадкая, дурная, поделом мне!ˮ [Л.А. Чарская. Приключения Таси (1905–1915)].
215 18.
216 “так + личное местоимение 2-го лица (Д. п.) + и + надоˮ
217 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
218 255 вхождений / 1 вне семантики упрека
219 Специфичность к упреку:
220 99,6%
221 Пример реализации в дискурсе:
222 “Так тебе и надо, дуре, – придумала себе развлечениеˮ [Вацлав Михальский. Для радости нужны двое (2005)]
223 Интерпретация результатов:
224 Конструкция иллюстрирует еще одно свойство упрека как явления – высокое сродство к модальности. Ядрообразующим элементом в описанной конструкции является предикативное наречие “надоˮ, выражающее модальность долженствования. Модальность может быть как основным средством выражения упрека (подобно тому, как это реализуется в данной конструкции), так и “фономˮ в самостоятельных конструкциях с собственными средствами выражения (см. примеры в списке).
225 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своей основе причинный компонент
226 18.
227 “Всё из-за тебяˮ
228 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
229 174 вхождения / 9 вне семантики упрека.
230 Специфичность к упреку:
231 94,8%
232 Пример реализации в дискурсе:
233 “И ведь все из-за тебя, Тиша, ну как тебе не стыдно?ˮ [К.А. Федин. Первые радости (1943–1945)]
234 При вводе в корпус предложное сочетание “из-за + личное местоимение 2 лицаˮ наравне с результатами, однозначно идентифицируемыми как упреки, демонстрирует также значительное количество примеров вне семантики упрека. Однако, “предрасположенностьˮ этого сочетания к семантики упрека очевидна: генерализация с помощью добавления местоимения “всеˮ предоставляет в распоряжение исследователя конструкцию упрека с 94% специфичностью. Поскольку согласно нашему определению упрек двухкомпонентен, содержит обвинительную часть и “эмоциональную уязвленностьˮ субъекта высказывания, проблема интерпретации результатов проявляет себя в конструкции “Все из-за тебяˮ следующим образом.
235 Во-первых, примеры типа “– Это все из-за тебя! – обиделся Витя на Борюˮ [обобщенный. Клуб “Юный химикˮ // “Химия и жизньˮ, 1969] и “– Это все из-за тебя, сссучка! Оскорбление было обидным, незаслуженным, я не имела отношения к несчастью беловолосой девушкиˮ [Алексей Слаповский. 100 лет спустя. Письма нерожденному сыну // “Волгаˮ, 2009] имеют сильный обвинительный компонент, что позволяет усомниться в их “упречнойˮ природе и отнести к более конфликтным видам агрессии. Контекст в приведенных примерах не только не помогает прояснить ситуацию, но и вносит дополнительную путаницу. Оценочные авторские характеристики “обиделсяˮ и “оскорблениеˮ указывают на разные виды речевой агрессии, хотя относятся к примерам, имеющим однородную природу.
236 Во-вторых, примеры типа “Ведь если я, старая дура, и хлопочу, и сержусь, так это все из-за тебя, сокровище ты мое!..ˮ [Е.П. Ростопчина. Палаццо Форли (1854)] и “– Так это все из-за тебя? – упавшим голосом спросил Кузнечикˮ [Мариам Петросян. Дом, в котором... (2009)] демонстрируют слабый обвинительный компонент, что также представляется определенным препятствием для восприятия их как проявлений речевой агрессии в общем и упрека в частности.
237 Все подобные случаи мы относим к семантическому полю изучаемого явления, поскольку ключевым для упрека, на наш взгляд, является не “силаˮ обвинения, а обязательное наличие обоих компонентов – обвинения и “эмоциональной уязвленностиˮ субъекта.
238 19.
239 “я + ведь + глагол речи (прошедшее время)ˮ
240 90,4%
241 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
242 336 вхождений / 32 вне семантики упрека
243 Специфичность к упреку:
244 90,4%
245 Пример реализации в дискурсе:
246 “И я ведь просил обойтись без комментариев не по существуˮ [О девушках (форум) (2005)]
247 Интерпретация результатов:
248 Согласно данным НКРЯ, вне зависимости от своей частеречной принадлежности (частица или союз) “ведьˮ часто оформляет упрек в русском дискурсе. Как самостоятельное формальное средство “ведьˮ, на наш взгляд, используется в упреке редко. Обычно лексема является причинным “фономˮ в конструкциях упрека различного генеза (см. примеры в списке).
249 “Ингерентныеˮ упреки, имеющие в своей основе отрицание прав объекта на совершение действия
250 20.
251 “как + личное местоимение (2 лицо) + сметь (2 лицо)ˮ
252 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
253 1763 вхождений / 8 вне семантики упрека
254 Специфичность к упреку:
255 99,5%
256 Пример реализации в дискурсе:
257 “Как ты смеешь говорить, что я всю жизнь жил по чужой указке?ˮ [Василий Аксенов. Звездный билет // “Юностьˮ, 1961]
258 21.
259 “какое право + личное местоимение (2 лицо) + сказуемое (настоящее время, 2 лицо)ˮ
260 ℕ вхождений / ℕ вне семантики упрека:
261 73 вхождения / 1 вне семантики упрека
262 Специфичность к упреку:
263 98,6%
264 Пример реализации в дискурсе:
265 “– А вам не кажется, что это чересчур, любезнейший? Какое право вы имеете мне хамить?ˮ [А. Макеев, Н. Леонов. Ментовская крыша (2004)]
266 Интерпретация результатов:
267 Упреки, отрицающие право объекта на действие, родственны по своей природе упрекам, содержащим причинный компонент. И те и другие представляют собой апелляцию субъекта к мнимым или реальным основаниям упрека. В упреках такого вида на первый план выходят субъектно-объектные отношения, выраженные, однако, средствами самих конструкций, а не контекстуально. Очевидно, что в предложении “Но по какому праву вы так разговариваете со мной?ˮ [Владимир Брагин. В стране дремучих трав (1962)] субъект упрека считает свой статус более высоким, наделяет себя “полномочиямиˮ оценивать действия объекта, испытывает “эмоциональную уязвленностьˮ от нарушения объектом некого “праваˮ. И хотя в этом примере нет никакой контекстной информации о взаимоотношениях субъекта и объекта, их реальных статусах, об обстоятельствах высказывания, экстралингвистических факторах и т.д., он однозначно воспринимается сознанием носителя русского языка как упрек за счет формальных средств самой конструкции.
268

VI. Вывод
269 Подводя итог сказанному, следует отметить:
  1. Необходимо признать, что на настоящий момент формальная сторона упрека как явления русского дискурса изучена гораздо в меньшей степени, чем его содержательная сторона. В то же время, в последнее десятилетие наблюдается тенденция существенного уменьшения количества работ, посвященных семантике упрека. Причину этому следует, на наш взгляд, искать не в том, что изучение упрека в целом находится в стадии завершения, а в том, что этап исследования содержательной стороны этого явления подходит к концу. Следующим логичным шагом должно, по нашему мнению, стать изучение упрека как явления, имеющего свое формальное выражение в языке.
  2. Ключевым подходом, в русле которого были созданы исследования по упреку последних десятилетий, был и остается прагмалингвистически подход с его вниманием к homo loquens, обыденному языку, экстралингвистическим факторам и т.д. Не вызывает удивления, что подавляющая часть исследований по упреку основывается на таких прагмалингвистических аспектах, как таксономия упрека, субъектно-объектные отношения в упреке и коммуникативная цель упрека.
  3. Таксономия упрека – вопрос в настоящее время по–прежнему открытый. В зависимости от принадлежности исследователя к тому или иному подходу, упрек описывается с позиций терминологического и таксономического аппарата этого подхода. Однако, на сегодняшний день не существует универсального определения упрека, которое устраивало бы лингвистов всех направлений. Решение вопроса о сущности упрека как языкового явления нам видится не в выборе одного из имеющихся определений в рамках какого-либо из направлений или в создании авторского определения, а в опоре на ключевую черту упрека, которая не противоречила бы существующим дефинициям упрека в разных подходах. Такой чертой, на наш взгляд, является двухкомпонентная структура упрека, содержащая обвинительный компонент и выражение эмоциональной “уязвленностиˮ субъекта высказывания.
  4. Субъектно-объектные отношения и коммуникативная цель в упреке представляют собой единый комплекс прагматических аспектов, который рассматривается лингвистами по–разному. Общим можно назвать признание доминирующей природы субъекта; выражение субъектом отрицательных эмоций как реакции на действия объекта; восприятие субъектом ситуации как нежелательной; наличие у субъекта “обманутых ожиданийˮ; представление субъекта о нарушении объектом некой “конвенцииˮ; стремление субъекта дать отрицательную оценку действиям объекта и скорректировать его поведение; восприятие субъектом своего статуса как более высокого или равного по отношению к статусу объекта. В то же время в некоторых работах отношения в упреке рассматриваются как субъектно-субъектные. В этом случае исследуются реакции объекта на упрек, а также фигура “интерпретатораˮ упрека, что представляет перспективное направление в изучении данного явления.
  5. Изучение таксономии, субъектно-объектных отношений, коммуникативной цели невозможно без обращения к контексту. Вне зависимости от научного подхода во всех известных нам исследованиях контекст признается ключевым фактором для понимания семантики упрека. Это, в свою очередь, приводит к априорному постулату об облигаторной зависимости упрека от контекста. На наш взгляд, согласиться с данным тезисом нельзя. Да, контекст способен “превратитьˮ фактически любое высказывание в упрек, и нет, – упрек совершенно необязательно формируется средствами контекста. Мы предлагаем термин “ингерентныеˮ упреки, то есть такие, чье значение может быть понято без обращения к контексту высказывания. Существование “ингерентныхˮ упреков предполагает наличие формальных средств, с помощью которых такие упреки реализуются в дискурсе, что, в свою очередь, позволяет признать возможным существование абстрактных конструкций упрека.
  6. Совмещение принципов грамматики конструкций и корпусных инструментов является методом, с помощью которого формальные средства выражения упрека могут быть “визуализированыˮ на основе массивов корпусных данных, что должно предоставить в распоряжение лингвистов ценные сведения о формальной стороне упрека как языкового явления.
  7. В исследовании в виде экспериментального списка конструкций (см. раздел V. данной работы) представлены практические результаты корпусного исследования, подтверждающие существование “ингерентныхˮ упреков, являющихся конкретными реализациями абстрактных конструкций упрека и способных функционировать в русском дискурсе автономно от контекста.
270 Таким образом, прагмалингвистические исследования последних десятилетий, имеющие в своем ядре представление о контексте как облигаторном условии для функционирования упрека, позволили к настоящему моменту собрать ценные сведения о содержательной стороне явления. Мы убеждены, что интеграция подходов грамматики конструкций и инструментов корпусной лингвистики является эффективным методом изучения формальной стороны упрека и имеет серьезный потенциал для аналогичных исследований языковых явлений иной природы.

References

1. Austin J.L. How to Do Things with Words: The William James Lectures delivered at Harvard University in 1955 // (eds. J. O. Urmson and Marina Sbisà), Oxford: Clarendon Press, 1962.

2. Searle J.R. What is a speech act? In: “Philosophy in America” ed. Max Black, London, Alien and Unwin, 1965, p. 221–239.

3. Ostin Dzh. Slovo kak dejstvie // Novoe v zarubezhnoj lingvistike. Teoriya rechevykh aktov / Obsch. red. B.Yu. Gorodetskogo. M.: Progress, 1986. Vyp. 17. S.22–129.

4. Serl' Dzh.R. Chto takoe rechevoj akt? // Novoe v zarubezhnoj lingvistike. Teoriya rechevykh aktov / Obsch. red. B.Yu. Gorodetskogo. – M.: Progress, 1986. Vyp. 17. S. 151–169.

5. Bakhtin M.M. Problema rechevykh zhanrov // Sobranie sochinenij. M.: Russkie slovari, 1996. T.5: Raboty 1940–1960 gg. S. 159–206.

6. Shmeleva T.V. Rechevoj zhanr // Kul'tura russkoj rechi: Ehntsiklopedicheskij slovar'-spravochnik / Pod red. L.Yu. Ivanova, A.P. Skovorodnikova, E.N. Shiryaeva. M.: Flinta: Nauka, 2003. S. 573 – 574.

7. Erokhina E.G. K soderzhaniyu ponyatiya “Rechevaya strategiyaˮ v issledovanii pis'mennogo diskursa // Vestnik IGLU. 2014. №2 (27). S. 277–281.

8. Vendler Z. Illokutivnoe samoubijstvo // Novoe v zarubezhnoj lingvistike. Vyp. XVI. Lingvisticheskaya pragmatika. M.: Progress, 1985. – S. 238–250.

9. Apresyan Yu.D., Glovinskaya M.Ya. Uprekat' // Novyj ob'yasnitel'nyj slovar' sinonimov russkogo yazyka / pod obschim ruk. akad. Yu.D. Apresyana. 2-e izd., ispr. i dop. M.: Shkola “Yazyki slavyanskoj kul'turyˮ, 2003. S. 1213–1219.

10. Vorontsova T.A. Rechevaya agressiya: kommunikativno-diskursivnyj podkhod: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni doktora filologicheskikh nauk: 10.02.19. Chelyabinsk, 2006. 296 c.

11. Davydova T.A. Rechevoj akt upreka v anglijskom yazyke: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.04. Irkutsk, 2003. 161 s.

12. Mukhometzyanova Yu.V. Pragmaticheskij potentsial modal'nykh vyskazyvanij (rechevoj akt upreka) // Inostrannye yazyki: lingvisticheskie i metodicheskie aspekty. 2018. № 42. S. 125–130.

13. Pugacheva O.V. Kommunikativnaya polyarnost' rechevykh aktov upreka i samopokhvaly i sredstva ikh ehksplikatsii // Vestnik VGU, Seriya: Lingvistika i mezhkul'turnaya kommunikatsiya. 2008. № 3. S. 134 –139.

14. Karaziya N.A. Pragmalingvisticheskoe issledovanie akta upreka v kontekste sovremennoj amerikanskoj rechevoj kul'tury: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.04. Petropavlovsk-Kamchatskij, 2004. 214 s.

15. Shilikhina K.M. Verbal'nye sposoby modifikatsii povedeniya i ehmotsional'no–psikhologicheskogo sostoyaniya sobesednika v rossijskoj i amerikanskoj kommunikativnykh kul'turakh: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.19. Voronezh, 1999. 175 s.

16. Bulygina T.V., Shmelev A.D. Yazykovaya kontseptualizatsiya mira (na materiale russkoj grammatiki). M.: Shkola “Yazyki russkoj kul'turyˮ, 1997. 576 s.

17. Karasik V.I. Yazyk sotsial'nogo statusa. M.: ITDGK “Gnozisˮ, 2002. 333 s.

18. Kozhukhova I.V., Valeeva S.R. Funktsional'nye osobennosti vyrazheniya upreka v anglijskom yazyke // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. Tambov: Gramota, 2012. № 4 (15). C. 72–75.

19. Bachurka M.S. Poritsanie: pragmalingvisticheskij analiz // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. 2017. №5–3 (71). S. 59–61.

20. Kremenevskaya A.V. Yazykovye sredstva vyrazheniya upreka v nemetskoyazychnom i russkoyazychnom khudozhestvennom diskurse // Teoreticheskie predposylki i spetsifika formirovaniya yazykovoj lichnosti v usloviyakh innovatsionnogo razvitiya vysshego obrazovaniya : 3 nauchno-prakticheskij seminar (Minsk, 25 aprelya 2014 goda) : sbornik materialov / BGU, filologicheskij fak. ; [pod obsch. red. S.S. Kotovskoj]. Minsk : BGU, 2014. 161 s. S. 85–92.

21. Trofimova N.A. Ehkspressivnye rechevye akty v dialogicheskom diskurse. Semanticheskij, pragmaticheskij, grammaticheskij analiz: Monografiya. SPb.: Izd-vo VVM, 2008. 376 s.

22. Shirapova S.D., Luneva N.P. Kosvennye rechevye akty // Vestnik BGU. Yazyk, literatura, kul'tura. 2008. №11. S. 130–134.

23. Kachalova N.A. Namek-uprek v forme ironii (na materiale russkoyazychnoj i nemetskoyazychnoj pressy) // Vestnik ChGPU im. I.Ya. Yakovleva. 2012. №2–2. S. 54–57.

24. Vinantova I.V. Strukturnye i pragmaticheskie osobennosti kosvennykh rechevykh aktov so znacheniem upreka, vyrazhennykh v forme voprosa (na materiale anglijskogo yazyka) // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. 2009. № 2 (4). S. 77–79.

25. Novyj ob'yasnitel'nyj slovar' sinonimov russkogo yazyka / pod obschim ruk. akad. Yu.D. Apresyana. 2-e izd., ispr. i dop. M.: Shkola “Yazyki slavyanskoj kul'turyˮ, 2003. 1488 s.

26. Zhuravleva N.N. Vyrazhenie intentsii upreka s pomosch'yu assertivnogo rechevogo akta v pol'skom yazyke // Vesnіk MDPU іmya І. P. Shamyakіna. 2007. №2 (17). S. 93–97.

27. Maksimyuk E.V. Psikhoehmotsional'noe soderzhanie zhanra upreka (gendernyj aspekt) // Vestnik TGPU. 2017. №11 (188). S. 18–24.

28. Dubrovskaya T.V. Rechevye zhanry “osuzhdenieˮ i “obvinenieˮ v russkom i anglijskom rechevom obschenii: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.19. Saratov, 2003. 233 s.

29. Dement'ev V.V. Teoriya rechevykh zhanrov. M.: Znak, 2010. 600 s.

30. Steksova T.I. Uprek // Kul'tura russkoj rechi: Ehntsiklopedicheskij slovar'-spravochnik / Pod red. L.Yu. Ivanova, A.P. Skovorodnikova, E.N. Shiryaeva. M.: Flinta: Nauka, 2003. S. 728–729.

31. Lavrent'eva E.A. Rechevye zhanry obvineniya i opravdaniya v dialogicheskom edinstve: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.01. Novosibirsk, 2006. 261 s.

32. Fedosyuk M.Yu. Semantika suschestvitel'nykh rechevoj deyatel'nosti i teoriya zhanrov rechi // Russkoe slovo v yazyke, tekste i kul'turnoj srede. T. 1. Ekaterinburg: Argo, 1996.

33. Polyakova E.V. Otritsatel'naya otsenka v russkikh pis'makh: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.01. Saratov, 2001. 197 s.

34. Sedov K.F. Agressiya i manipulyatsiya v povsednevnoj kommunikatsii // Yurislingvistika. 2005. №6. S. 87–104.

35. Akimova T.P. Osobennosti realizatsii otsenochnykh rechevykh zhanrov v ehpistolyarnom tekste (na materiale pisem A.S. Pushkina i L.N. Tolstogo) // Vestnik VolGU. Seriya 2: Yazykoznanie. 2009. №2. S. 64–69.

36. Fedorova A.L. Rechevaya strategiya upryoka: lingvokognitivnyj podkhod (na materiale nemetskogo, anglijskogo i russkogo yazykov): dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.20, 10.02.04. Ufa, 2004. 187 s.

37. Shalatskij D.L. Pryamye i kosvennye taktiki rechevoj strategii upreka v politicheskom diskurse // Politicheskaya lingvistika. 2014. №1. S. 206–211.

38. Chernetskij A.R. Taktiki upreka v pragmalingvisticheskom aspekte (na materiale frantsuzskogo yazyka) // Vestsі BDPU. Seryya 1. 2015. №3. S. 68–72.

39. Parshina O.N. Strategii i taktiki rechevogo povedeniya sovremennoj politicheskoj ehlity Rossii: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni doktora filologicheskikh nauk: 10.02.01. Saratov, 2005. 324 s.

40. Shalina I.V. Vzaimodejstvie rechevykh kul'tur v dialogicheskom obschenii: aksiologicheskij vzglyad: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.01. Ekaterinburg, 1998. 204 s.

41. Issers O.S. Kommunikativnye strategii i taktiki russkoj rechi. / Izd. 5-e. M.: Izdatel'stvo LKI, 2008. 288 s.

42. Scherbinina Yu.V. Russkij yazyk : Rechevaya agressiya i puti ee preodoleniya : Ucheb. posobie / Yu. V. Scherbinina. M. : Flinta : Nauka, 2004. 221 s.

43. Petrushina M.V. Modal'noe znachenie neodobreniya i ego rechevaya realizatsiya: dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.01. M., 2005. 257 c.

44. Russkij semanticheskij slovar'. Tolkovyj slovar', sistematizirovannyj po klassam slov i znachenij / Rossijskaya akademiya nauk. In-t rus. yaz. im. V.V. Vinogradova; Pod obschej red. N.Yu. Shvedovoj. M.: Azbukovnik, 1998.

45. Dzhandalieva E.Yu. Verbal'nye reaktsii adresata na neodobritel'nye vyskazyvaniya (na materiale nemetskogo yazyka): avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.04. Volgograd, 2008. 26 s.

46. Vlasova E.V. Rechevaya agressiya v pechatnykh SMI (na materiale nemetsko- i russkoyazychnykh gazet 30-kh i 90-kh gg. KhKh veka): dissertatsiya na soiskanie uchenoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.19. Saratov, 2005. 213 s.

47. Gulakova I.I. Kommunikativnye strategii i taktiki rechevogo povedeniya v konfliktnoj situatsii obscheniya: dissertatsiya na soiskanie uchyonoj stepeni kandidata filologicheskikh nauk: 10.02.01, 10.02.19. Oryol, 2004. 151 s.

48. Grazhdan V.D. Sotsiologiya upravleniya : uchebnik dlya bakalavrov / V.D. Grazhdan. 4-e izd., pererab. i dop. M. : Izdatel'stvo Yurajt, 2016. 607 s. Seriya : Bakalavr. Uglublennyj kurs.

49. Krys'ko V.G. Sotsial'naya psikhologiya: Kurs lektsij / Krys'ko Vladimir Gavrilovich. 3-e izd. M.: Omega-L, 2006. 352 s; tabl., ill. (Biblioteka vysshej shkoly).

50. Ivanov L.Yu. Kommunikativnaya tsel', kommunikativnoe namerenie, kommunikativnaya intentsiya // Kul'tura russkoj rechi: Ehntsiklopedicheskij slovar'-spravochnik / Pod red. L.Yu. Ivanova, A.P. Skovorodnikova, E.N. Shiryaeva. M.: Flinta: Nauka, 2003. S. 254–256.

51. NKRYa [Natsional'nyj korpus russkogo yazyka: [sajt]. URL: http://www.ruscorpora.ru].

52. Goldberg A. E. Constructions at work: The nature of generalization in language. Oxford: Oxford Univ. Press, 2006.

53. Goldberg A. E. Constructions: A Construction Grammar Approach to Argument Structure. Chicago: University of Chicago Press, 1995.

54. Fillmore Ch. J., Kay P. Construction grammar course book. Berkeley: University of California, 1992.

55. Rakhilina E.V. Lingvistika konstruktsij / Otv. red. E.V. Rakhilina. M.: Azbukovnik, 2010. 584 s.

56. Rakhilina E.V., Plungyan V.A. Konstruktsiya anekdota s tochki zreniya grammatiki konstruktsij // Izvestiya RAN. Seriya literatury i yazyka, 2009, tom 68, № 5. S. 47–54.

57. eLibrary [Nauchnaya ehlektronnaya biblioteka: [sajt]. URL: https://www.elibrary.ru/].

58. Cyberleninka [Nauchnaya ehlektronnaya biblioteka: [sajt]. URL: https://cyberleninka.ru/].

59. Traugott E. C. (Inter)subjectivity and (inter)subjectification: A reassessment. In K. Davidse, L. Vandelotte, & H. Cuyckens (Eds.), Subjectification, intersubjectification and grammaticalization (pp. 29–71). Berlin: De Gruyter Mouton. 2010.

60. Efremova T.F. Sovremennyj tolkovyj slovar' russkogo yazyka: V 3 t. M.: AST, Astrel', Kharvest, 2006.

61. Babenko L.G. Slovar' sinonimov russkogo yazyka / pod obsch. red. L.G. Babenko. M.: Astrel', AST, 2011. 688 s.

62. BAS. Slovar' sovremennogo russkogo literaturnogo yazyka: v 17 t. /AN SSSR, In-t rus. yaz.; Pod red. V.I. Chernysheva. M., Len.: Nauka, 1950–1965. T. 16. U–F. 1964. 808 s.

63. MAS. Slovar' russkogo yazyka: v 4-kh t./AN SSSR, In-t rus. yaz.; Pod red. A.P. Evgen'evoj. 3-e izd., stereotip. M.: Russkij yazyk, 1985–1988. T. 4. S–Ya. 1988. 800 s.

64. Ozhegov S.I. Tolkovyj slovar' russkogo yazyka: Ok. 100 000 slov, terminov i frazeologicheskikh vyrazhenij / S.I. Ozhegov: Pod red. prof. L.I. Skvortsova. 26-e izd., ispr. i dop. M.: OOO “Izdatel'stvo “Oniksˮ: OOO “Izdatel'stvo “Mir i Obrazovanieˮ, 2010. 736 s.

65. Ushakov D.N. Tolkovyj slovar' russkogo yazyka: V 4 t. / Pod red. D.N. Ushakova. M.: Sov. ehntsiklopediya: OGIZ, 1935–1940. T.4. S–Yaschurnyj. 1940. 1502 stb.

66. Van Olmen D. Reproachatives and imperatives // Linguistics. Volume 56, Issue 1, p. 115–162. 2018.

67. Glovinskaya M.Ya. Semantika glagolov rechi s tochki zreniya teorii rechevykh aktov // Russkij yazyk v ego funktsionirovanii. Kommunikativno-pragmaticheskij aspekt (red. E.A. Zemskaya). M.: Nauka, 1993. 6 p.l. S. 158–218.

68. Wierzbicka A. The Reprimand group // English Speech Act Verbs. A Semantic Dictionary. Sydney etc., 1987, p. 139–149.

69. Apresyan Yu.D. Obvinyat' // Novyj ob'yasnitel'nyj slovar' sinonimov russkogo yazyka / pod obschim ruk. akad. Yu.D. Apresyana. 2-e izd., ispr. i dop. M.: Shkola “Yazyki slavyanskoj kul'turyˮ, 2003. S. 683–687.

70. Apresyan Yu.D., Glovinskaya M.Ya. Osuzhdat' // Novyj ob'yasnitel'nyj slovar' sinonimov russkogo yazyka / pod obschim ruk. akad. Yu.D. Apresyana. 2-e izd., ispr. i dop. M.: Shkola “Yazyki slavyanskoj kul'turyˮ, 2003. S. 729–733.

71. Apresyan Yu.D., Glovinskaya M.Ya. Rugat' // Novyj ob'yasnitel'nyj slovar' sinonimov russkogo yazyka / pod obschim ruk. akad. Yu.D. Apresyana. 2-e izd., ispr. i dop. M.: Shkola “Yazyki slavyanskoj kul'turyˮ, 2003. S. 989–995.

Comments

No posts found

Write a review
Translate