К вопросу о литературном фоне Бориса Годунова А. С. Пушкина (трагедия М. М. Хераскова Борислав)

Семенова Анастасия В.

doi:10.31857/S160578800019459-0

Русский

Войти Регистрация

Главная>Номер 2>К вопросу о литературном фоне “Бориса Годунова” А. С. Пушкина (трагедия М. М. Хераскова “Борислав”)

К вопросу о литературном фоне “Бориса Годунова” А. С. Пушкина (трагедия М. М. Хераскова “Борислав”)

Оглавление

Аннотация Оценить Содержание публикации

Библиография Комментарии

К вопросу о литературном фоне “Бориса Годунова” А. С. Пушкина (трагедия М. М. Хераскова “Борислав”)

Аннотация

Код статьи

S160578800019459-0-1

DOI

10.31857/S160578800019459-0

Тип публикации

Статья

Статус публикации

Опубликовано

Авторы

Семенова Анастасия Владимировна Связаться с автором

Аффилиация: Казахстанский филиал МГУ имени М.В. Ломоносова

Выпуск

Том 81 Номер 2

Страницы

54-59

Аннотация

В статье рассматриваются некоторые общие места в трагедиях “Борислав” М.М. Хераскова и “Борис Годунов” А.С. Пушкина. Сюжеты, композиция и поэтика произведений в корне различны, однако обнаруживается сходство ряда мотивов и черт, присущих главным героям – Бориславу (“царю Богемскому”) и Борису Годунову. Оба правителя условно низкого происхождения, добиваются власти жестокими методами, видятся окружающим тиранами, вследствие чего обоих терзает нечистая совесть, что выражается в почти аналогичных образах – кровавых призраках или тенях жертв, являющихся Бориславу и Борису и создающих ощущение персонального внутреннего ада героев. Близкими в трагедиях представляются бесплодные попытки правителей снискать признательность подданных, виновность в несчастии дочерей (действительная и мнимая), мотивы неблагодарности народа, измены и мятежа. Перечисленные параллели позволяют говорить о близком знакомстве Пушкина с трагедией Хераскова и определенном влиянии “Борислава” на “Бориса Годунова”.

Ключевые слова

М.М. Херасков, А.С. Пушкин, “Борислав”, “Борис Годунов”, трагедия

Классификатор

Получено

20.12.2021

Дата публикации

25.04.2022

Всего подписок

Всего просмотров

658

Оценка читателей

0.0 (0 голосов)

Цитировать Скачать pdf

ГОСТ	Семенова А. В. К вопросу о литературном фоне “Бориса Годунова” А. С. Пушкина (трагедия М. М. Хераскова “Борислав”) // Известия Российской Академии наук. Серия литературы и языка. – 2022. – T. 81. – Номер 2 C. 54-59 . URL: https://izv-oifn.ru/s160578800019459-0-1/. DOI: 10.31857/S160578800019459-0
MLA	Semenova, Anastasia "On the Question of the Literary Background of “Boris Godunovˮ by A. S. Pushkin (the Tragedy by M. M. Kheraskov “Borislavˮ)." Izvestiia Rossiiskoi akademii nauk. Seriia literatury i iazyka. 81.2 (2022).:54-59. DOI: 10.31857/S160578800019459-0
APA	Semenova A. (2022). On the Question of the Literary Background of “Boris Godunovˮ by A. S. Pushkin (the Tragedy by M. M. Kheraskov “Borislavˮ). Izvestiia Rossiiskoi akademii nauk. Seriia literatury i iazyka. vol. 81, no. 2, pp.54-59 DOI: 10.31857/S160578800019459-0

Доступ к дополнительным сервисам

Дополнительные сервисы только на эту статью

Преимущества сервисов

100 руб. / 1.0 SU

Дополнительные сервисы на весь выпуск”

Преимущества сервисов

920 руб. / 16.0 SU

Дополнительные сервисы на все выпуски за 2022 год

Преимущества сервисов

4365 руб. / 87.0 SU

Библиография

1. Херасков М.М. Борислав, трагедия // Российский Феатр, или Полное собрание всех российских феатральных сочинений. Ч. 4. СПб.: при Имп. Акад. наук, 1786. С. 165–222.

2. Пушкин А.С. Полн. собр. сочинений: В 20 т. Т. 7: Драматические произведения / Редакторы тома М.Н. Виролайнен, Л.М. Лотман. СПб.: Наука, 2009. 1069 с.

3. Винокур Г.О. Собрание трудов. [Т. 3]: Комментарии к “Борису Годунову” А.С. Пушкина. М.: Лабиринт, 1999. 414 с.

4. Городецкий Б.П. Трагедия А.С. Пушкина “Борис Годуновˮ: Комментарий. Л.: Просвещение, 1969. 184 с.

5. Лотман Л.М. Историко-литературный комментарий // Пушкин А.С. Борис Годунов. СПб.: Академический проект, 1996. С. 129–359.

6. Драматический словарь, или Показания по алфавиту всех российских театральных сочинений и переводов, с означением имен известных сочинителей, переводчиков и слагателей музыки, которые когда были представлены на театрах, а где, и в которое время напечатаны. В пользу любящих театральные представления. М., 1787. 166 с.

7. Херасков М.М. Творения, вновь испр. и доп.: [В 12 ч.]. Ч. 4. М.: Унив. тип., у Хр. Ридигера и Хр. Клаудия, 1798. 436 с.

8. Стенник Ю.В. Драматургия русского классицизма. Трагедия // История русской драматургии. XVII – первая половина XIX века. Л.: Наука, 1982. С. 58–99.

9. Гуковский Г.А. Русская литература XVIII века. М.: Гос. учебно-педагогическое изд-во Наркомпроса РСФСР, 1939. 527 с.

10. Западов А.В. Творчество Хераскова // Херасков М.М. Избр. произведения. Л.: Сов. писатель, 1961. С. 5–56.

11. Кулакова Л.И. Херасков // История русской литературы: [В 10 т.] Т. 4: Литература XVIII века. Ч. 2. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. С. 320–341.

12. Пастушенко Л.M. Драматургия М.М. Хераскова. Дис. … канд. филол. наук. Л., 1974. 118 с.

13. Татищев В.Н. История Российская с самых древнейших времен. Ч. 4. Кн. 5. М.: Тип. Моск. ун-та, 1843. 545 с.

14. Карамзин Н.М. История Государства Российского: [В 12 т.]. Т. 10. СПб.: Тип. Н. Греча, 1824. 460 с.


1	Трагедия М.М. Хераскова “Борислав”, вышедшая отдельным изданием в 1774 г. и перепечатанная в 4-й части “Российского Феатра” в 1786 г. [1], не упоминается в многочисленных работах о литературных и исторических источниках пушкинского “Бориса Годунова”, как и в комментариях к новейшему академическому изданию драматических произведений Пушкина [2]¹ и известных комментариях О.Г. Винокура [3], Б.П. Городецкого [4] и Л.М. Лотман [5]. На наш взгляд, “Борислав” Хераскова относится, по крайней мере, к литературному фону трагедии Пушкина. В “Драмматическом словаре” (1787), сообщается, что на сцене “Борислав” был поставлен в ноябре 1772 г. и что “вся трагедия была сочинена под другими именами; некоторые обстоятельства принудили переменить оные и поставить вымышленные. Причем должно упомянуть, что пятой акт совсем переменен и при выборе других имен сочинен новойˮ [6, с. 27]. В опубликованной в 1774 и 1786 гг. редакции тиран Борислав, “царь Богемский”, замышлявший зло против своей дочери Флавии и ее добродетельного жениха Пренеста, “князя Варяжского”, в финале раскаивается и отрекается от престола в пользу последнего. Переиздавая трагедию в своих “Творенияхˮ в 1798 г. [7, с. 261–335], Херасков вновь изменил финал, здесь Борислав погибает как нераскаянный злодей: насильственно свергнутый с престола, он “вынув яд поглощает” [7, с. 334]. По предположению Ю.В. Стенника, здесь писатель “...вернулся к первому варианту, восстановив переработанные ранее места” [8, с. 87–88]. Однако это не коснулось имен действующих лиц: они остались такими же, как в первой опубликованной редакции, т.е. “вымышленными”. Какие же были “другие имена” в первоначальной, не дошедшей до нас версии трагедии – об уже давно догадались исследователи. Г.А. Гуковский высказался прямо и однозначно: “Из содержания трагедии ясно, что герой ее, тиран, – это Борис Годунов (героиня, Флавия, – Ксения). Очевидно, цензурный нажим заставил Хераскова заменить Бориса Бориславом; а по его замыслу рядом с сумароковским изображением тирана, Дмитрия, должно было стать изображение другого узурпатора и тирана, также русского царя и той же эпохи Бориса” [9, с. 187]. О том же писал и А.В. Западов: “Нетрудно по содержанию пьесы восстановить замысел поэта: Борислав – это Борис Годунов, Флавия – его дочь Ксения” [10, с. 48]. 1. Здесь упоминается другая трагедия Хераскова – “Освобожденная Москва” (1798), отмечается сходство мотивов в монологе князя Димитрия (Трубецкого) в этой трагедии с одним из монологов пушкинского Бориса (см.: [2, с. 660]).	Трагедия М.М. Хераскова “Борислав”, вышедшая отдельным изданием в 1774 г. и перепечатанная в 4-й части “Российского Феатра” в 1786 г. [1], не упоминается в многочисленных работах о литературных и исторических источниках пушкинского “Бориса Годунова”, как и в комментариях к новейшему академическому изданию драматических произведений Пушкина [2]<sup>1</sup> и известных комментариях О.Г. Винокура [3], Б.П. Городецкого [4] и Л.М. Лотман [5]. На наш взгляд, “Борислав” Хераскова относится, по крайней мере, к литературному фону трагедии Пушкина. В “Драмматическом словаре” (1787), сообщается, что на сцене “Борислав” был поставлен в ноябре 1772 г. и что “вся трагедия была сочинена под другими именами; некоторые обстоятельства принудили переменить оные и поставить вымышленные. Причем должно упомянуть, что пятой акт совсем переменен и при выборе других имен сочинен новойˮ [6, с. 27]. В опубликованной в 1774 и 1786 гг. редакции тиран Борислав, “царь Богемский”, замышлявший зло против своей дочери Флавии и ее добродетельного жениха Пренеста, “князя Варяжского”, в финале раскаивается и отрекается от престола в пользу последнего. Переиздавая трагедию в своих “Творенияхˮ в 1798 г. [7, с. 261–335], Херасков вновь изменил финал, здесь Борислав погибает как нераскаянный злодей: насильственно свергнутый с престола, он “вынув яд поглощает” [7, с. 334]. По предположению Ю.В. Стенника, здесь писатель “...вернулся к первому варианту, восстановив переработанные ранее места” [8, с. 87–88]. Однако это не коснулось имен действующих лиц: они остались такими же, как в первой опубликованной редакции, т.е. “вымышленными”. Какие же были “другие имена” в первоначальной, не дошедшей до нас версии трагедии – об уже давно догадались исследователи. Г.А. Гуковский высказался прямо и однозначно: “Из содержания трагедии ясно, что герой ее, тиран, – это Борис Годунов (героиня, Флавия, – Ксения). Очевидно, цензурный нажим заставил Хераскова заменить Бориса Бориславом; а по его замыслу рядом с сумароковским изображением тирана, Дмитрия, должно было стать изображение другого узурпатора и тирана, также русского царя и той же эпохи Бориса” [9, с. 187]. О том же писал и А.В. Западов: “Нетрудно по содержанию пьесы восстановить замысел поэта: Борислав – это Борис Годунов, Флавия – его дочь Ксения” [10, с. 48]. Трагедия М.М. Хераскова “Борислав”, вышедшая отдельным изданием в 1774 г. и перепечатанная в 4-й части “Российского Феатра” в 1786 г. [1], не упоминается в многочисленных работах о литературных и исторических источниках пушкинского “Бориса Годунова”, как и в комментариях к новейшему академическому изданию драматических произведений Пушкина [2]<sup>1</sup> и известных комментариях О.Г. Винокура [3], Б.П. Городецкого [4] и Л.М. Лотман [5]. На наш взгляд, “Борислав” Хераскова относится, по крайней мере, к литературному фону трагедии Пушкина. В “Драмматическом словаре” (1787), сообщается, что на сцене “Борислав” был поставлен в ноябре 1772 г. и что “вся трагедия была сочинена под другими именами; некоторые обстоятельства принудили переменить оные и поставить вымышленные. Причем должно упомянуть, что пятой акт совсем переменен и при выборе других имен сочинен новойˮ [6, с. 27]. В опубликованной в 1774 и 1786 гг. редакции тиран Борислав, “царь Богемский”, замышлявший зло против своей дочери Флавии и ее добродетельного жениха Пренеста, “князя Варяжского”, в финале раскаивается и отрекается от престола в пользу последнего. Переиздавая трагедию в своих “Творенияхˮ в 1798 г. [7, с. 261–335], Херасков вновь изменил финал, здесь Борислав погибает как нераскаянный злодей: насильственно свергнутый с престола, он “вынув яд поглощает” [7, с. 334]. По предположению Ю.В. Стенника, здесь писатель “...вернулся к первому варианту, восстановив переработанные ранее места” [8, с. 87–88]. Однако это не коснулось имен действующих лиц: они остались такими же, как в первой опубликованной редакции, т.е. “вымышленными”. Какие же были “другие имена” в первоначальной, не дошедшей до нас версии трагедии – об уже давно догадались исследователи. Г.А. Гуковский высказался прямо и однозначно: “Из содержания трагедии ясно, что герой ее, тиран, – это Борис Годунов (героиня, Флавия, – Ксения). Очевидно, цензурный нажим заставил Хераскова заменить Бориса Бориславом; а по его замыслу рядом с сумароковским изображением тирана, Дмитрия, должно было стать изображение другого узурпатора и тирана, также русского царя и той же эпохи Бориса” [9, с. 187]. О том же писал и А.В. Западов: “Нетрудно по содержанию пьесы восстановить замысел поэта: Борислав – это Борис Годунов, Флавия – его дочь Ксения” [10, с. 48].
	1. Здесь упоминается другая трагедия Хераскова – “Освобожденная Москва” (1798), отмечается сходство мотивов в монологе князя Димитрия (Трубецкого) в этой трагедии с одним из монологов пушкинского Бориса (см.: [2, с. 660]).
2	Специальных работ о “Бориславе” Хераскова не было, а в немногочисленных попутных суждениях об этой трагедии, как правило, отмечается, что она написана вслед трагедией А.П. Сумарокова “Димитрий Самозванецˮ (1771), через год после нее (кроме процитированных выше работ, см.: [11, с. 326]; [12]). У заглавных героев в “Бориславе” Хераскова и пушкинской трагедии один и тот же исторический прототип – Борис Годунов, уже поэтому есть необходимость в сопоставлении двух этих произведений (ранее, насколько нам известно, не предпринимавшемся). В настоящей статье мы ссылаемся на версию “Борислава”, вошедшую в состав “Российского феатра” [1], так как она стала известна читателям раньше, к тому же, как нам кажется, раскаявшийся в финале Борислав несколько больше походит на пушкинского Бориса.	Специальных работ о “Бориславе” Хераскова не было, а в немногочисленных попутных суждениях об этой трагедии, как правило, отмечается, что она написана вслед трагедией А.П. Сумарокова “Димитрий Самозванецˮ (1771), через год после нее (кроме процитированных выше работ, см.: [11, с. 326]; [12]). У заглавных героев в “Бориславе” Хераскова и пушкинской трагедии один и тот же исторический прототип – Борис Годунов, уже поэтому есть необходимость в сопоставлении двух этих произведений (ранее, насколько нам известно, не предпринимавшемся). В настоящей статье мы ссылаемся на версию “Борислава”, вошедшую в состав “Российского феатра” [1], так как она стала известна читателям раньше, к тому же, как нам кажется, раскаявшийся в финале Борислав несколько больше походит на пушкинского Бориса. Специальных работ о “Бориславе” Хераскова не было, а в немногочисленных попутных суждениях об этой трагедии, как правило, отмечается, что она написана вслед трагедией А.П. Сумарокова “Димитрий Самозванецˮ (1771), через год после нее (кроме процитированных выше работ, см.: [11, с. 326]; [12]). У заглавных героев в “Бориславе” Хераскова и пушкинской трагедии один и тот же исторический прототип – Борис Годунов, уже поэтому есть необходимость в сопоставлении двух этих произведений (ранее, насколько нам известно, не предпринимавшемся). В настоящей статье мы ссылаемся на версию “Борислава”, вошедшую в состав “Российского феатра” [1], так как она стала известна читателям раньше, к тому же, как нам кажется, раскаявшийся в финале Борислав несколько больше походит на пушкинского Бориса.

3	На первый взгляд, “Борислав” и “Борис Годунов” имеют мало общего. Херасков совсем не претендует на историчность трагедии: действие происходит в Богемии, сюжет вымышлен, конфликт типично классицистический (отец-тиран разлучает влюбленную пару), а главный герой, помимо созвучия имени, не похож на исторический прототип; Пушкин же, напротив, отчетливо обыгрывает близкую к карамзинской версию исторических событий и создает вполне правдоподобный образ царя Бориса. Однако сопоставление текстов произведений Хераскова и Пушкина позволяет выявить несколько любопытных параллелей.	На первый взгляд, “Борислав” и “Борис Годунов” имеют мало общего. Херасков совсем не претендует на историчность трагедии: действие происходит в Богемии, сюжет вымышлен, конфликт типично классицистический (отец-тиран разлучает влюбленную пару), а главный герой, помимо созвучия имени, не похож на исторический прототип; Пушкин же, напротив, отчетливо обыгрывает близкую к карамзинской версию исторических событий и создает вполне правдоподобный образ царя Бориса. Однако сопоставление текстов произведений Хераскова и Пушкина позволяет выявить несколько любопытных параллелей. На первый взгляд, “Борислав” и “Борис Годунов” имеют мало общего. Херасков совсем не претендует на историчность трагедии: действие происходит в Богемии, сюжет вымышлен, конфликт типично классицистический (отец-тиран разлучает влюбленную пару), а главный герой, помимо созвучия имени, не похож на исторический прототип; Пушкин же, напротив, отчетливо обыгрывает близкую к карамзинской версию исторических событий и создает вполне правдоподобный образ царя Бориса. Однако сопоставление текстов произведений Хераскова и Пушкина позволяет выявить несколько любопытных параллелей.

4	У Хераскова и Пушкина Борислав и Борис занимают трон не по праву рождения, высшая власть далась обоим непросто, и ради нее герои, поднявшиеся “из низов”, готовы на многое. В пушкинской трагедии в отсылках к биографии Бориса Годунова нет нужды – исторический прототип хорошо известен читателю; Херасков же вкладывает в уста своего персонажа нужную информацию:	У Хераскова и Пушкина Борислав и Борис занимают трон не по праву рождения, высшая власть далась обоим непросто, и ради нее герои, поднявшиеся “из низов”, готовы на многое. В пушкинской трагедии в отсылках к биографии Бориса Годунова нет нужды – исторический прототип хорошо известен читателю; Херасков же вкладывает в уста своего персонажа нужную информацию: У Хераскова и Пушкина Борислав и Борис занимают трон не по праву рождения, высшая власть далась обоим непросто, и ради нее герои, поднявшиеся “из низов”, готовы на многое. В пушкинской трагедии в отсылках к биографии Бориса Годунова нет нужды – исторический прототип хорошо известен читателю; Херасков же вкладывает в уста своего персонажа нужную информацию:

5	Ты знаешь, что рожден я в бедном состоянье, Во мраке, где меня скрывала нищета, Я шел, и к счастию себе отверз врата; Мне тысячи препятств в сем деле предстояли, Мечи против меня со всех сторон блистали; Я видел молнии, я слышал гром с небес! Но грудь не робкую против перунов нес. Сквозь множество препятств отверз я путь ко трону, И строгость распростер престола в оборону… [1, с. 190–191]	<p>Ты знаешь, что рожден я в бедном состоянье, Во мраке, где меня скрывала нищета, Я шел, и к счастию себе отверз врата; Мне тысячи препятств в сем деле предстояли, Мечи против меня со всех сторон блистали; Я видел молнии, я слышал гром с небес! Но грудь не робкую против перунов нес. Сквозь множество препятств отверз я путь ко трону, И строгость распростер престола в оборону… [1, с. 190–191]</p> <p>Ты знаешь, что рожден я в бедном состоянье, Во мраке, где меня скрывала нищета, Я шел, и к счастию себе отверз врата; Мне тысячи препятств в сем деле предстояли, Мечи против меня со всех сторон блистали; Я видел молнии, я слышал гром с небес! Но грудь не робкую против перунов нес. Сквозь множество препятств отверз я путь ко трону, И строгость распростер престола в оборону… [1, с. 190–191]</p>

6	Вероятные воинские подвиги Борислава и иные преодоленные им препятствия перекликаются с биографией Бориса Годунова, к примеру, заметной ролью последнего в отражении набега крымского хана Мурат Гирея, как это изображалось историками XVIII века (см., например, у В.Н. Татищева: [13, с. 511]. У Пушкина о непростом пути к трону Годунова напоминают злые намеки Шуйского:	Вероятные воинские подвиги Борислава и иные преодоленные им препятствия перекликаются с биографией Бориса Годунова, к примеру, заметной ролью последнего в отражении набега крымского хана Мурат Гирея, как это изображалось историками XVIII века (см., например, у В.Н. Татищева: [13, с. 511]. У Пушкина о непростом пути к трону Годунова напоминают злые намеки Шуйского: Вероятные воинские подвиги Борислава и иные преодоленные им препятствия перекликаются с биографией Бориса Годунова, к примеру, заметной ролью последнего в отражении набега крымского хана Мурат Гирея, как это изображалось историками XVIII века (см., например, у В.Н. Татищева: [13, с. 511]. У Пушкина о непростом пути к трону Годунова напоминают злые намеки Шуйского:

7	Перешагнет; Борис не так-то робок!Какая честь для нас, для всей Руси!Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,Зять палача и сам в душе палач,Возьмет венец и бармы Мономаха… [2, с. 13]	<p>Перешагнет; Борис не так-то робок!Какая честь для нас, для всей Руси!Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,Зять палача и сам в душе палач,Возьмет венец и бармы Мономаха… [2, с. 13]</p> <p>Перешагнет; Борис не так-то робок!Какая честь для нас, для всей Руси!Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,Зять палача и сам в душе палач,Возьмет венец и бармы Мономаха… [2, с. 13]</p>

8	Один из общих мотивов в трагедиях Хераскова и Пушкина – преступления царей ради власти и, как следствие, нечистая совесть, которая терзает Борислава и Бориса, являя героям кровавые призраки их жертв (причем у Борислава их значительно больше) – в данном случае авторы используют очень схожие образы. Так, например, Борислав говорит о себе:	Один из общих мотивов в трагедиях Хераскова и Пушкина – преступления царей ради власти и, как следствие, нечистая совесть, которая терзает Борислава и Бориса, являя героям кровавые призраки их жертв (причем у Борислава их значительно больше) – в данном случае авторы используют очень схожие образы. Так, например, Борислав говорит о себе: Один из общих мотивов в трагедиях Хераскова и Пушкина – преступления царей ради власти и, как следствие, нечистая совесть, которая терзает Борислава и Бориса, являя героям кровавые призраки их жертв (причем у Борислава их значительно больше) – в данном случае авторы используют очень схожие образы. Так, например, Борислав говорит о себе:

9	Здесь тени из гробов кровавы восстают! Дрожи! тиран, дрожи! они мне вопиют … [1, с. 210]	<p><strong>Здесь тени из гробов кровавы восстают</strong>! Дрожи! тиран, дрожи! они мне вопиют … [1, с. 210]</p> <p><strong>Здесь тени из гробов кровавы восстают</strong>! Дрожи! тиран, дрожи! они мне вопиют … [1, с. 210]</p>

10	И рядом:	И рядом: И рядом:

11	…До самой царския приятныя степени, За мною следуют мучительныя тени! Кровавыми мои мне кажутся следы! Где скроюся от сей напасти и беды! Ад стонет подо мной; меня он в жертву просит. [1, с. 209–210]	<p>…До самой царския приятныя степени, <strong>За мною следуют </strong><strong>мучительныя</strong><strong> тени!</strong> <strong>Кровавыми мои мне кажутся следы</strong>! Где скроюся от сей напасти и беды! Ад стонет подо мной; меня он в жертву просит. [1, с. 209–210]</p> <p>…До самой царския приятныя степени, <strong>За мною следуют </strong><strong>мучительныя</strong><strong> тени!</strong> <strong>Кровавыми мои мне кажутся следы</strong>! Где скроюся от сей напасти и беды! Ад стонет подо мной; меня он в жертву просит. [1, с. 209–210]</p>

12	Облеченные властью, персонажи Хераскова и Пушкина пребывают в персональном аду, что создает контраст между статусом и мироощущением героев, обостряет внутренний конфликт, как в сумароковском “Димитрии Самозванце”. У Пушкина, вероятно, наблюдаем перекличку с Херасковым:	Облеченные властью, персонажи Хераскова и Пушкина пребывают в персональном аду, что создает контраст между статусом и мироощущением героев, обостряет внутренний конфликт, как в сумароковском “Димитрии Самозванце”. У Пушкина, вероятно, наблюдаем перекличку с Херасковым: Облеченные властью, персонажи Хераскова и Пушкина пребывают в персональном аду, что создает контраст между статусом и мироощущением героев, обостряет внутренний конфликт, как в сумароковском “Димитрии Самозванце”. У Пушкина, вероятно, наблюдаем перекличку с Херасковым:

13	Душа сгорит, нальется сердце ядом, Как молотком стучит в ушах упрек, И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах... И рад бежать, да некуда... ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста. [2, с. 27]	<p>Душа сгорит, нальется сердце ядом, <strong>Как молотком стучит в ушах упрек,</strong> <strong>И все тошнит, и голова кружится</strong>, <strong>И мальчики кровавые в глазах...</strong> И рад бежать, да некуда... ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста. [2, с. 27]</p> <p>Душа сгорит, нальется сердце ядом, <strong>Как молотком стучит в ушах упрек,</strong> <strong>И все тошнит, и голова кружится</strong>, <strong>И мальчики кровавые в глазах...</strong> И рад бежать, да некуда... ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста. [2, с. 27]</p>

14	Помимо собственных грехов, Бориславу и Борису одинаково не дают покоя неблагодарность и нелюбовь подданных, о благе которых радеют правители, но их попытки править достойно трактуются превратно: Вот мне от подданных за все труды отплата; Ах! подлинно, что трон спокойной жизни трата. [1, с. 169]	<p>Помимо собственных грехов, Бориславу и Борису одинаково не дают покоя неблагодарность и нелюбовь подданных, о благе которых радеют правители, но их попытки править достойно трактуются превратно:   </p> <p>Вот мне от подданных за все труды отплата; Ах! подлинно, что трон спокойной жизни трата. [1, с. 169]</p> <p>Помимо собственных грехов, Бориславу и Борису одинаково не дают покоя неблагодарность и нелюбовь подданных, о благе которых радеют правители, но их попытки править достойно трактуются превратно:   </p> <p>Вот мне от подданных за все труды отплата; Ах! подлинно, что трон спокойной жизни трата. [1, с. 169]</p>

15	И ниже:	И ниже: И ниже:

16	Доныне кроют яд злодейския сердца, Завидующия сиянию венца; Заочно судят нас, мои поступки числят, Что я ни делаю, о всем развратно мыслят, Противящийся враг спокойству моему Внушил вельможам то и городу всему, Что я отечество свое пренебрегаю, В несчастье подданных блаженство полагаю. [1, с. 173–174]	<p>Доныне кроют яд злодейския сердца, Завидующия сиянию венца; Заочно судят нас, мои поступки числят, Что я ни делаю, о всем развратно мыслят, Противящийся враг спокойству моему Внушил вельможам то и городу всему, Что я отечество свое пренебрегаю, В несчастье подданных блаженство полагаю. [1, с. 173–174]</p> <p>Доныне кроют яд злодейския сердца, Завидующия сиянию венца; Заочно судят нас, мои поступки числят, Что я ни делаю, о всем развратно мыслят, Противящийся враг спокойству моему Внушил вельможам то и городу всему, Что я отечество свое пренебрегаю, В несчастье подданных блаженство полагаю. [1, с. 173–174]</p>

17	Борислав все же лукавит, его слова обусловлены боязнью потерять трон из-за варяжского князя Пренеста, жениха дочери, который слишком популярен в народе. В отличие от него, пушкинский Борис кажется вполне искренним, но в остальном в их монологах персонажей заметно пересечение мотивов:	Борислав все же лукавит, его слова обусловлены боязнью потерять трон из-за варяжского князя Пренеста, жениха дочери, который слишком популярен в народе. В отличие от него, пушкинский Борис кажется вполне искренним, но в остальном в их монологах персонажей заметно пересечение мотивов: Борислав все же лукавит, его слова обусловлены боязнью потерять трон из-за варяжского князя Пренеста, жениха дочери, который слишком популярен в народе. В отличие от него, пушкинский Борис кажется вполне искренним, но в остальном в их монологах персонажей заметно пересечение мотивов:

18	Мне счастья нет. Я думал свой народ В довольствии, во славе успокоить, Щедротами любовь его снискать – Но отложил пустое попеченье: Живая власть для черни ненавистна, Они любить умеют только мертвых. Безумны мы, когда народный плеск Иль ярый вопль тревожит сердце наше! Вот черни суд: ищи ж ее любви. [2, с. 27]	<p>Мне счастья нет. Я думал свой народ В довольствии, во славе успокоить, Щедротами любовь его снискать – Но отложил пустое попеченье: Живая власть для черни ненавистна, Они любить умеют только мертвых. Безумны мы, когда народный плеск Иль ярый вопль тревожит сердце наше! Вот черни суд: ищи ж ее любви. [2, с. 27]</p> <p>Мне счастья нет. Я думал свой народ В довольствии, во славе успокоить, Щедротами любовь его снискать – Но отложил пустое попеченье: Живая власть для черни ненавистна, Они любить умеют только мертвых. Безумны мы, когда народный плеск Иль ярый вопль тревожит сердце наше! Вот черни суд: ищи ж ее любви. [2, с. 27]</p>

19	Нет, милости не чувствует народ: Твори добро — не скажет он спасибо; Грабь и казни — тебе не будет хуже. [2, с. 80].	<p>Нет, милости не чувствует народ: Твори добро — не скажет он спасибо; Грабь и казни — тебе не будет хуже. [2, с. 80].</p> <p>Нет, милости не чувствует народ: Твори добро — не скажет он спасибо; Грабь и казни — тебе не будет хуже. [2, с. 80].</p>

20	Любопытно, что, кроме подданных, против правителей, кажется, сам рок – кара за преступления и занятие трона без подлинного права на то либо несчастливое стечение обстоятельств. Так или иначе, но Борислав и Борис не в силах побороть негативное отношение к себе, что в случае с Бориславом более закономерно – он сознательно становится тираном и отрицает честь и добродетель:	Любопытно, что, кроме подданных, против правителей, кажется, сам рок – кара за преступления и занятие трона без подлинного права на то либо несчастливое стечение обстоятельств. Так или иначе, но Борислав и Борис не в силах побороть негативное отношение к себе, что в случае с Бориславом более закономерно – он сознательно становится тираном и отрицает честь и добродетель: Любопытно, что, кроме подданных, против правителей, кажется, сам рок – кара за преступления и занятие трона без подлинного права на то либо несчастливое стечение обстоятельств. Так или иначе, но Борислав и Борис не в силах побороть негативное отношение к себе, что в случае с Бориславом более закономерно – он сознательно становится тираном и отрицает честь и добродетель:

Библиография

Комментарии

Войти через