В 1861‒1863 гг. в русской периодике бурно обсуждался вопрос о решении Театрально-литературного комитета при Дирекции императорских театров, не одобрившего к постановке пьесу А.Н. Островского “За чем пойдешь, то и найдешь (Женитьба Бальзаминова)” (см.: [1, с. 56‒59]; [2, с. 210]; [3, с. 50‒51]; [4, с. 771‒772]; [5, с. 780‒782]). Журнал братьев Достоевских “Время” активно участвовал в этой полемике: во-первых, сцены были напечатаны на его страницах; во-вторых, сотрудником “Времени” был Аполлон Григорьев, страстный поклонник творчества Островского. В многочисленных публикациях Григорьев неоднократно высмеивал позицию комитета и защищал Островского (см.: [6, с. 181‒182]). Помимо выступлений Григорьева, в журнале Достоевских появилась еще одна публикация, посвященная деятельности комитета [7]. В статье мы попытаемся установить авторство этой заметки, обращаясь к сведениям о Театрально-литературном комитете и его составе.

Прежде всего обратимся к конкретному поводу, по которому была создана интересующая нас публикация. Она вышла в качестве ответа на единственное, как кажется, публичное выступление в защиту комитета. Наиболее резко эту организацию осудил Д.Д. Минаев на страницах “Гудка” [8], против его статьи выступил некто Театрин, защищавший дирекцию императорских театров и осуждавший Островского и поддержавших его журналистов [9]¹. Именно с Театриным вступил в полемику автор “Времени”, настаивавший на том, что уже сама известность Островского служит надежной порукой против претензий комитета, и сомневавшийся в компетентности и добросовестности членов этой организации.

Заметка о Театрально-литературном комитете долго время не привлекала внимания исследователей. В известных работах В.С. Нечаевой она упомянута лишь однажды – в росписи содержания “Времени”, безо всяких комментариев [10, с. 250]. Е.И. Прохоров, никак не аргументируя свое мнение, предположил, что автором этой заметки был Аполлон Григорьев [4, с. 772]. Позже В.Н. Захаров утверждал, что заметка принадлежит Ф.М. Достоевскому, ссылаясь на характерное для редактора “Времени” употребление в ней определения “фантастический” – именно так характеризуется в заметке Театрально-литературный комитет (см.: [11, с. 379‒381]; [12, с. 386‒389]; ср.: [13, с. 31‒32]). В.Н. Захаров также включил заметку в корпус сочинений Достоевского [14, с. 331‒335]. Наконец, В.И. Симанков охарактеризовал атрибуцию В.Н. Захарова как безосновательную и вернулся к гипотезе об авторстве Аполлона Григорьева на том основании, что Григорьев в других статьях также упоминал Театрина [15, с. 322‒323].

Указанные нами попытки установить авторство заметки основаны на параллелях с другими произведениями сотрудников “Времени”. Такие аргументы вряд ли могут служить основанием для однозначной атрибуции. В самом деле, если Аполлон Григорьев на страницах “Времени” осуждал Театрально-литературный комитет и хвалил Островского, это едва ли могло помешать другим авторам делать то же самое. Что же касается употребления выражения “фантастический”, то оно само по себе тоже вряд ли указывает на авторство Достоевского. Во-первых, само выражение “фантастический комитет” в полемике впервые использовал Театрин, характеризуя сон, в котором герою сатирического фельетона Минаева видится пародия на Театрально-литературный комитет. Во-вторых, трудно удивляться, что в журнале, где Достоевский был редактором, могли появиться черты его стиля – особенно в небольшой полемической заметке, печатающейся под псевдонимом, которую править явно проще, чем, например, обширное произведение, подписанное фамилией автора.

Как кажется, автор заметки в действительности оставил в своем тексте совершенно конкретный намек на то, кем он был. Более того, раскрыть это указание необходимо для понимания полемического смысла его сочинения. Намек этот заключен в самой подписи –“Ч. комитетский”. Если учесть, что публикация посвящена Театрально-литературному комитету, нетрудно догадаться: автор явно намекал на свою причастность к этой организации; его критика исходила как бы изнутри самого комитета. Именно это и придавало весомость обвинениям в адрес руководства комитета, высказанным в статье: неизвестный журналист высказывал их, опираясь на личный опыт. Ни Достоевский, ни Аполлон Григорьев никогда не входили в эту организацию и не посещали ее заседаний – трудно представить, что кто-то из них стал бы вводить читателей “Времени” в заблуждение, подписываясь так, словно они имели к ней отношение. Однако кем же именно был сотрудник “Времени” в комитете и как расшифровывается буква Ч в его псевдониме? Чтобы понять, какую роль играл автор заметки в Театрально-литературном комитете, достаточно внимательно прочитать ее текст. Разоблачая деятельность комитета, литератор прямо указывает на недобросовестные приемы, которыми пользовалось его руководство, и демонстрирует глубокие познания во внутренней кухне этой организации: “Можно, например, любую пьесу убить наповал недобросовестным чтением”; “нынче прочесть начало, а потом, через несколько месяцев, когда начало забудется, дочесть конец” [7, с. 192]. Оба примера, как видим, связаны с порядком чтения пьес. На заседаниях Театрально-литературного комитета пьесы действительно читались вслух, причем существовала специальная должность, которая так и называлась “чтец” (см.: РГИА. Ф. 472. Оп. 18 (109/946). № 21. Л. 8г, 49 об.). Таким образом, псевдоним автора “Времени” значит, скорее всего, “Чтец комитетский”. Подписываясь таким образом и излагая обстоятельства, при которых происходило чтение, автор указывает на то, что в споре участвует человек, лично знающий порядки этой организации и готовый их публично разоблачить.

С момента создания Театрально-литературного комитета до 1862 г. чтецов в нем было не так уж и много. Чтец обыкновенно назначался из числа артистов императорских театров: именно профессиональные актеры, конечно, лучше всех могли справиться с чтением вслух множества пьес. В указанный промежуток эту должность занимали И.Ф. Горбунов, А.А. Яблочкин и суфлер С.М. Сосновский (см.: РГИА. Ф. 472. Оп. 18 (109/946). № 21. Л. 33 об., 103‒103 об., 169‒169 об.). Сделать выбор из этих кандидатов не представляет затруднений.

Автор заметки во “Времени” демонстрирует не просто почтение к творчеству Островского, но близкое знакомство с драматургом и его петербургскими друзьями. Это заметно в его словах: “Хлопочите, просите г. Островского; пишите к нему: он талантливый писатель, оказавший уже много услуг нашему театру. А вы? вы кто? Какие ваши заслуги? И вы хотите, чтоб талант вам кланялся, вас упрашивал, не оставьте-де меня вашим покровительством! Нет-с! вы ему поклонитесь, вы ищите его вниманья, если только вам дорога русская сцена, если только <em>вы</em> для театра, а не театр для вас” [7, с. 191]. Здесь почти дословно воспроизводится недатированное письмо Островского Ф.А. Бурдину, где драматург пишет: “…с ним я впредь, несмотря ни на какие пожертвования, дела иметь не буду, разумеется, до тех пор, пока мне не поклонятся” [16, с. 140]. Очевидно, “Ч. комитетский” или читал это письмо, или сам тесно общался с драматургом и слышал схожие выражения. Ни Яблочкин, ни Сосновский не были близкими знакомыми Островского, а вот Горбунов – был. Согласно воспоминаниям С.В. Максимова, “Горбунов счастлив был именно тем, что выступил на ту же дорогу, которую широко и надежно проторил учитель его – А.Н. Островский; он же был и покровителем этого необыкновенного самобытного таланта” [17, с. 157]. Согласно воспоминаниям П. Шереметьева, вскоре после запрета Горбунов и Островский вместе ездили за границу, где по настоянию артиста встретились с А.И. Герценом (см.: [17, с. 291]). Это свидетельствует о готовности Горбунова пойти на рискованные шаги в отношениях с властями – к таким шагам относилась и публикация заметки, где прямо осуждался начальник репертуарной части императорских театров П.С. Федоров, от которого Горбунов как артист во многом зависел.

Именно Горбунову Островский поручил передать “Женитьбу Бальзаминова” в дирекцию императорских театров. Об этом известно из письма драматурга Горбунову от 26 октября 1861 г., отразившего впечатления от сведений о запрете пьесы: “Вы отдали пиэсу Федорову, Вы и должны были прислать ее обратно. Сделайте это хоть теперь; пиэсу отдайте брату, а заключение Комитета спишите и пришлите ко мне” [16, с. 138‒139]. Еще раньше, в недатированном письме Островский требовал от Горбунова следить за реакцией Федорова на свое письмо с требованием отменить запрет и угрозами навсегда забросить творчество: “Сделайте милость, наблюдайте, какое оно произведет на него впечатление, и сейчас же отпишите мне подробно. Отбросьте на этот раз свою лень!” [16, с. 135]. Хотя Горбунов уже очень давно не был чтецом комитета, обращаться к нему было вполне разумно: он отлично знал, как обстоят дела в этой организации, не в последнюю очередь, видимо, благодаря своим связям среди артистов. Именно от него Островский и получил сведения об обстоятельствах запрета своей пьесы: Горбунов в подробностях сообщил ему ход заседания и даже уточнил, кто из членов поддержал его пьесу, а кто выступил против [19, с. 670‒671; письмо без даты].

Таким образом, единственным человеком, который мог подписаться “чтец комитетский”, хорошо знал о положении дел в Театрально-литературном комитете (в особенности о порядке чтения пьес), мог цитировать частные высказывания Островского и горячо поддерживал драматурга, был известный актер и писатель, автор знаменитых юмористических монологов Иван Федорович Горбунов (1831‒1895). По всей видимости, заметка о Театрально-литературном комитете, опубликованная в 10-й книжке “Времени” за 1862-й год, принадлежит именно его перу. Сам по себе этот факт заслуживает интереса, поскольку, во-первых, расширяет представления исследователей о круге авторов журнала братьев Достоевских², во-вторых, тем, что дает возможность почти наверняка исключить авторство Достоевского и Аполлона Григорьева, а в-третьих, тем, что лишний раз позволяет привлечь внимание к проблеме сотрудников толстых литературных журналов. За дискуссиями на страницах периодики 1860-х годов следили не только профессиональные писатели, такие как Достоевский и Григорьев. Люди самых разных занятий, например, актеры, не только внимательно читали эти статьи, но даже и сами вовлекались в полемику, становясь активными участниками литературного процесса и внося свой вклад в формирование общественного мнения.