Везде
Болгария в русской литературе последней трети XVIII – первой половины XIX в.: динамика формирования образа
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Болгария в русской литературе последней трети XVIII – первой половины XIX в.: динамика формирования образа
Аннотация
Код статьи
S241377150009974-4-1
DOI
10.31857/S241377150009974-4
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Багаева А. Ф. 
Аффилиация: Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова
Адрес: Россия, 119991, Москва, ул. Ленинские горы, 1, стр. 51
Выпуск
Том 79 Номер 3
Страницы
107-113
Аннотация

В статье показано, как образ Болгарии зарождается в русской одической традиции XVIII в. и затем развивается в “Дневных записках поездки в Константинополь” А.Г. Краснокутского, в “Письмах из Болгарии” и “Фракийских элегиях” В.Г. Теплякова. В одах образ Болгарии является своеобразным приращением к “греческому проекту”, в результате чего Болгария вместе с Грецией оказываются в центре одической карты мира. “Записки” Краснокутского впервые в русской литературе знакомят читателей с достоверными пейзажами Болгарии, бытом её городов и деревень, обликом местного населения, параллельно закрепляя одические мотивы в прозе. Лиро-эпический цикл Теплякова представляет собой сложный континуум. Обе части цикла воплощают два яруса, чьи смыслы резонируют друг с другом. Если “Письма из Болгарии” говорят больше об осколочности и конечности исторического бытия, то во “Фракийских элегиях” Болгария является в ипостаси бесконечного и незыблемого бытия. “Письма из Болгарии” и “Фракийские элегии” В.Г. Теплякова знаменуют собой переход на принципиально новый уровень осмысления и воплощения образа Болгарии в русской литературе.

Ключевые слова
русская литература, ода, путешествия, имагология, Балканы, Греция, Болгария, русско-турецкие войны, Данте
Классификатор
Получено
27.03.2020
Дата публикации
01.07.2020
Всего подписок
34
Всего просмотров
1768
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
Преимущества сервисов
880 руб. / 16.0 SU
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2020 год
Преимущества сервисов
4224 руб. / 84.0 SU
1 В отечественном литературоведении принято считать, что «подлинным открытием Болгарии для русской культуры стали именно “Письма о Болгарии”» В.Г. Теплякова [1, с. 420]. Однако совершенно ясно, что возникновению “Писем” должна была предшествовать некая прототрадиция. Отсутствие фиксированных границ и политической самостоятельности выразилось на рубеже XVIII–XIX вв. в создании Балкан как воображаемого проекта, чрезвычайно удобного для идеологических построений в литературе и искусстве, а также для политических манипуляций [2, с. 2]. Балканы как “третий регион” (и Болгария в том числе) объединяли в себе черты Запада и Востока, чему также способствовала религиозная, этническая и культурная неоднородность полуострова [2, с. 8–10]. Религиозно-культурная общность, идея преемственности Российской и Византийской империй стала веским основанием для усиления влияния России на Балканах. А.Л. Зорин считает, что “греческий проект” оформился лишь к середине 1770-х гг. у Г.А. Потёмкина, связывая его зарождение с письмами Вольтера 1768 г. к Екатерине II [3, с. 38–39]. Однако Е. Смилянская относит его возникновение к 1762 г., когда Г.Г. Орлов представил императрице проект освобождения Греции [4, с. 74]. Выделяя два этапа “греческого проекта”, Смилянская показывает, что русская императрица всерьёз намеревалась поднять восстание среди греков и использовать их для борьбы с Османской империей только на первом этапе, во время Архипелагской экспедиции. Уже на втором этапе в проекте Г.А. Потёмкина, подразумевавшем создание дружественного России царства во главе с внуком императрицы Константином, Греция и греки перестали рассматриваться как политический субъект [4, с. 86].
2 Для нас было важно вкратце очертить эволюцию “греческого проекта” как предыстории возникновения болгарской темы, поскольку задолго до В.Г. Теплякова упоминания Болгарии появляются именно в торжественных одах и словах на победы в русско-турецких войнах 1768–1774 и 1787–1791 гг.
3 Прежде всего, Болгария появляется в русских одах и словах как новая географическая система координат, задающая границы театра военных действий. Он простирается от реки Дунай до Балканских гор (или от Истра до Гема). Дунай служит водоразделом между российскими и турецкими территориями (весьма характерна одическая формула “победы, одержанные за Дунаем”). Сама река либо смиряется перед воинственным напором русских войск, либо охотно помогает русским одолеть турок, одаряя славой Екатерину Вторую. Но в сражениях Дунай страдает от своей отзывчивости, ведь русские повелевают всеми четырьмя стихиями:
4 Воспламенив Днестр, Ларгу с Истром,
5 В полете и стремленье быстром
6 Рвет воздух, следом вихрь крутит [5, с. 7]
7 Море, следуя общему настроению природы, тоже изнемогает от огня. Сам “Нептун мятется от тревоги / На крик, на дым, суда премноги, / Подъемля свой угрюмый взор” [6, с. 8], но во вселенской битве стихий и чудовищ русские корабли совершенно уверены, что повелитель вод им поможет:
8 Как будто легкими стрелами,
9 Носимы Россы кораблями
10 Проходят в области твоей,
11 Угрюмы волны рассекая,
12 Тебя защитой почитая [7, с. 18].
13 И неприступные Балканы помогают русским, сочувствуя участи болгар:
14 Неправедно наследств лишать,
15 Навек свое любезно племя;
16 Народов чуждых злобно семя
17 В объятиях своих питать.
18 О! коль бесчестно и презренно,
19 То знает сердце огорченно [7, с. 36].
20 Природу возмущает кровожадность турок по отношению к болгарам, и она противится тому, чтобы все богатства Болгарии и её урожай получала Османская империя. Гем обещает русским свою “защиту, / непобедимостью покрыту” [7, с. 36]. В результате восстаёт против турок сам порабощённый болгарский народ, помогая русским войскам в качестве партизан, добровольцев и снабжая армию графа Румянцева продовольствием:
21 “Герой сим зделав половину, другую страшит совершить Фракиею: тут он не имеет нужды в оружии и припасах, житницы неприятельския его довольствуют: бабадаги повинуются, Силистрия от него стонет, ужас ея тревожит Стамбул, Рущук приближает его опасность, болгары пред ним открывают погибель, Карас истощает его крепость, Шу́мля приводит во трепет его престол” [8, с. 8–9].
22 В “Слове” Ф.Г. Карина Болгария появляется под именем античной Фракии (Южной Болгарии). Но наиболее развёрнуто её образ был явлен в оде Евгения Булгара (или Вулгариса) – греческого богослова с болгарскими корнями, лично приглашённого в Россию Екатериной II и получившего здесь сан архиепископа Славенского и Херсонского. Он был первым одописцем, обратившимся к описанию “Мизийския страны” (Северо-восточной Болгарии), ставшей свидетелем военного позора османов, которых автор оды считает азиатами. Евгений мечтает об их изгнании из Европы “в Кавказкие хребты бесплодны, / в Аравски дебри толь безводны” [7, с. 38]. И хотя Евгений Булгар по своему мировоззрению был греком (что выражалось в его желании свободы именно для греков), важно то, что он сознательно расширяет границы “греческого проекта”, распространяя его влияние и на болгарские земли. Евгений апеллирует к античной мифологии, доказывая тем самым, что Болгария также принадлежит к античному, греческому миру, а значит, также заслуживает внимания императрицы:
23 Ах! Гелла свой забудет род?
24 И как в презрении оставят,
25 От скорбна плену не избавят
26 Борей, Оринфия свой плод?
27 Сей плод любви их Гем любезный,
28 Что ныне льет потоки слезны [7, c. 36].
29 Характерно то, что в сознании греческих и русских одописцев сама Россия геополитически осмысляется как Север, противостоящий Востоку (Турции), место Запада традиционно отводится Европе (весьма хладнокровной к стенаниям греков [5, c. 9]). Казалось бы, Югом в данной системе координат, смещённой вправо по диагонали, должна была быть Греция. Однако у И.А. Верещагина в заимствованном у греков, в частности у А.П. Палладоклиса, собирательном образе престарелой Греции-матери, просящей у России заступничества, та восклицает:
30 Дары свои я истощила
31 На запад, север, юг, восток
32 О мне Италия восстала,
33 Мной фурия сотрясшись пала
34 Претяща зреть Европе свет [5, c. 9].
35 Следовательно, место Греции как истока европейской культуры и Балкан в целом (а с ними и Болгарии) находится в самом центре одической “карты мира”, а место Юга, по Верещагину, занимает Италия как наследница Древнего Рима. Таким образом, благодаря политической пропаганде греческих эмигрантов и одической карте мира, делающей Балканы его средоточием, складываются предпосылки для будущего переноса “центра тяжести” с Греции на Болгарию и уточнения культурно-географических координат последней.
36 Этот перенос был осуществлён уже в XIX в. Среди наиболее значимых прозаических и поэтических произведений выделим “Дневные записки поездки в Константинополь” А.Г. Краснокутского [9], “Письма из Болгарии” и “Фракийские элегии” В.Г. Теплякова ([10]; [11]).
37 Краснокутский в 1808 г. был послан фельдмаршалом А.А. Прозоровским с дипломатическим поручением из Бухареста в Константинополь для ведения переговоров о мире с Османской империей. “Записки” отличаются не только достоверностью, поэтичностью и новизной описаний изменчивой болгарской природы, прежде всего бурного Дуная и туманных Балканских гор, и достопримечательностей болгарских городов по сравнению с известной условностью одических пейзажей. Краснокутский также фиксирует ряд идейно-социальных процессов, ставших итогом русско-турецких войн XVIII в. В сцене, где болгары “с восторгом целовали образ бессмертной Екатерины” на серебряных пятаках, мы видим успешное усвоение болгарами идей, транслировавшихся русским одическим дискурсом:
38 “…она хотела нас спасти от жестокого ига: дай Бог, чтобы увидеть нам скорее русские войска! Горы наши им не помешают; мы слышали, что они и не такие места проходили. Нас уверяют, что русские непременно сюда будут” [9, с. 9].
39 Эхом екатерининского присутствия на Балканах стали и сами русские солдаты, в силу разных причин не вернувшиеся домой. Краснокутский знакомит читателей с ренегатом Иваном Терентьевым (а теперь Сулейманом), который даёт наставление потомкам верой и правдой служить “России и государю, а то совесть замучит до гробовой доски!” [9, с. 10–11]. Таким образом, мемуары русского офицера становятся вторым важным этапом в процессе постижения Болгарии и поиска точек культурного соприкосновения.
40 Подлинным сдвигом и литературным открытием Болгарии стал лиро-эпический цикл Теплякова (мы используем здесь характеристику С.А. Степиной [12, с. 34]). Тепляков был направлен И.П. Бларамбергом в приморскую Болгарию в разгар русско-турецкой войны 1828–1829 гг. для проведения археологических разысканий. Найденные античные артефакты он передал в Одесский музей. Строганов считает “Письма из Болгарии” и “Фракийские элегии” двумя отдельными циклами, поэтическим и прозаическим, вслед за Тепляковым характеризуя “Письма” как автокомментарий к элегиям [1, с. 420]. Е.В. Петренко уточняет, что современники поэта воспринимали “Фракийские элегии” как “одну цельную поэму”, поскольку термина “лирический цикл” ещё не знали [13, с. 18]. Степина же объединяет оба цикла в единый континуум, о чём мы уже писали выше. Справедливо указывая на тесную взаимосвязь обоих циклов, исследователи до сих пор не рассматривали специфику отражения образа Болгарии во “Фракийских элегиях”. Постараемся заполнить эту лакуну.
41 Тепляков в обоих циклах использует, в сущности, одну и ту же “оптику”: он глядит на Болгарию сквозь призму трёх “увеличительных стёкол” или трёх типов дискурса. Первый связан с Античностью и историко-научным корпусом текстов о древней Болгарии (Мизии и Фракии). Второй непосредственно опирается на традицию европейского ориентализма и его преломления на русской почве (прежде всего, у А.С. Пушкина), кроме того, Тепляков использовал и образы древнего Востока [14, с. 248]. Третий тип дискурса, выделенный Е. Смилянской, связан непосредственно с “греческим проектом” [4]. Важно отметить, что все три типа дискурса смыкаются в литературной традиции русской оды, что яснее всего видно в 6-й фракийской элегии “Эски-Арнаутлар”.
42 Смещение акцентов у Теплякова происходит за счёт творческого переосмысления байронической традиции. Указания Петренко [13, с. 19] на “Паломничество Чайльд-Гарольда” как ключевой текст и на образ странника как сквозной образ, пронизывающий оба цикла, всё же не позволяют в полной мере объяснить, почему “Фракийские элегии” были так высоко оценены Пушкиным и В.Ф. Одоевским [15, с. 322–323], а “Письма из Болгарии” – О.М. Сомовым [12, с. 24]. Тонкий стилист и человек широчайшего литературного кругозора, Тепляков явно не был простым подражателем Байрона. Литературная адаптация комплекса байронических тем и мотивов была новаторской вдвойне: во-первых, она распространялась на прозу, во-вторых, Тепляков осуществил смысловой сдвиг, дистанцировавшись от своего литературного образца географически. Он переориентирует русского Чайльд-Гарольда с Греции на Болгарию, оставляя тем самым Грецию в сфере литературно-идеологического влияния Англии.
43 В постижении Болгарии он руководствуется принципом пульсирующей истории, являющейся ему в противоречивой сплетённости вечности, цикличности человеческого бытия и в её драматической надломленности и конечности. Что интересно, принцип введения исторического видения, потока сознания, который резко обрывается контрастирующей текущей реальностью, равно присутствует и в письмах, и в элегиях. Путешествие поэта-странника по Болгарии во “Фракийских элегиях” приобретает экзистенциально-философский характер: оно оборачивается путешествием в царство мёртвых, где “северная” Болгария стала тюрьмой равно для Овидия и для лирического героя. Во второй элегии “Томис” бурное море становится порталом в потусторонний мир, где герою предстоит пройти “терновую стезю”. Переступая черту небытия, поэт попадает во вневременное пространство (“Что с мачты видишь ты?” – “Я вижу бесконечность!” [11, с. 616]) и получает дар видеть прошлое:
44 Но нет, – и громче, и сильней
45 Святой призыв с другого света,
46 Слова погибшего поэта
47 Теперь звучат в душе моей! [11, с. 617].
48 Таким образом, мы получаем ключ ко всей композиции лиро-эпического цикла: Тепляков – новый Данте, а Овидий выполняет функции Вергилия. Этим объясняется столь насыщенное стяжение фактов, имён и исторических эпох как в элегиях, так и в письмах. При этом в образе Болгарии, главным достоянием которой является её историческая земля, на протяжении всего цикла элегий отчётливо проступает несколько граней:
  1. библейская и буколическая – Болгария мыслится как земной рай, изобильный Эдем (3-я и 5-я элегии), восьмое чудо света (4-я элегия: “Гебеджинские развалины”, “висячие сады”, как у Семирамиды);
  2. историческая – Болгария мыслится как “пустыня”, могила национальных надежд (3-я элегия: она была источником гибели Римской империи через мигрировавшие через неё племена варваров; 6-я элегия: Болгария сама потерпела национальный крах, ибо обескровлена – “О! верно б груда сих костей / Как новый Гемус возвышалась… [11, с. 635]; кроме того, Болгария стала крахом российских надежд, начиная от Святослава и заканчивая нынешними “северными Орлами”, перешедшими “через Балканские громады”, но потерпевшими поражение от турок [11, с. 638–640]);
  3. религиозно-мистическая – 4-я элегия: в Болгарии лирический герой чувствует в себе веру в жизнь после смерти и в обретение свободы по ту сторону бытия, звучащая на рассвете музыка – залог будущего спасения; 5-я элегия: взыскуя потерянного рая, поэт сетует на трагическое разобщение человека и природы, на отсутствие божественной любви, потому сердце его не славит Творца и охвачено мертвящим холодом, лишь “чуть слышимая” мелодия свидетельствует о возможности воскресения из мёртвых [11, с. 231–233]; 7-я элегия: поэт переживает вдали от Болгарии состояние смерти, обретённой от поцелуя “Чёрной Жницы”, но даже тогда он отказывается верить в конец своего экзистенциального путешествия.
49 Тепляков помещает Болгарию в сложно сконструированный хронотоп, где совмещаются и накладываются друг на друга разновременные пласты и “карты”: отсюда проистекает зыбкость понятий и описаний. Болгария во “Фракийских элегиях” и в “Письмах” оказывается и Севером, и центром Античного мира, и Востоком одновременно. Но ни один из образов не приложим к ней совершенно. В “Письмах” Тепляков вообще называет её “terra incognita для нашей просвещённой Европы” [10, с. 124]. При этом соотношение лирического и эпического пласта тоже стоит рассматривать как формальное выражение смысловых, “археологических” напластований: в этом случае оба текста взаимно контаминированы. И тогда “Фракийские элегии” могут рассматриваться как более глубинный слой текста, обогащающего и усиливающего резонанс заложенных в него интертекстов.
50 Тепляков при этом закрепляет и одновременно трансформирует одическую традицию, осуществляя синтез. Тем самым образ Болгарии не уходит «в субстрат, в “литературное подсознание”» [14, с. 248], а вырастает до недосягаемых высот. Тепляков формирует новый взгляд на Болгарию как страну глубоко историческую, чьи корни уходят гораздо дальше Античности: она вмещает в себя всю человеческую цивилизацию.
51 Образ Болгарии, зарождаясь в последней трети XVIII в., формируется в результате расширительного понимания границ “греческого проекта”: Болгария включается в него на основании историко-мифологической общности с Грецией и оказывается в центре одической карты мира. В начале XIX в. в “Дневных записках” Краснокутского одическая традиция закрепляется на уровне мотивов уже в прозаическом контексте. Впервые в русской литературе появляются достоверные и беллетристически занимательные описания болгарской природы и достопримечательностей болгарских городов. “Фракийские элегии” и “Письма из Болгарии” Теплякова знаменуют собой переход на принципиально новый уровень осмысления и воплощения образа Болгарии. Представляя собой сложный континуум, обе части цикла воплощают два яруса, чьи смыслы резонируют друг с другом. Если “Письма из Болгарии” говорят больше об осколочности и конечности исторического бытия, то во “Фракийских элегиях” Болгария является в ипостаси бесконечного и незыблемого бытия.

Библиография

1. Строганов М.В. Болгария и болгары в “Письмах из Болгарии” Виктора Теплякова // Ракла с културни кодове / Короб культурных кодов: Сборник в чест на 65-годишнината на проф. д.ф.н. Дечка Чавдарова. Велико Търново: Изд-во “Фабер”, 2016. С. 419–436.

2. Zimmermann T. Der Balkan zwischen Ost und West: Mediale Bilder und kulturpolitische Prägungen. Köln; Weimar; Wien: Böhlau Verlag, 2014. 504 S. DOI: 10.7788/9783412218034

3. Зорин А.Л. Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 416 с.

4. Smilianskaia E. Catherine’s Liberation of the Greeks: High-Minded Discourse and Everyday Realities // Word and Image in Russian History. Essays in Honor of Gary Marker. Boston: Academic Studies Press, 2015, pp. 71–89.

5. Верещагин И.А. Ода на торжество заключенного мира, между Россиею и Оттоманскою Портою. М.: при Имп. Моск. университете, 1775. 11 с.

6. Верещагин И.А. Ода на славнейшие победы, одержанные российскою армиею в 1770 году над сухопутным и морским турецкими войсками / сочинена в Троицкой семинарии философии студентом Иваном Верещагиным. М.: при Имп. Моск. университете, 1771. 11 с.

7. Евгений (Булгар). Победная песнь на заключение торжественного мира августейшею, благополучно царствующею, благочестивейшею великою всероссийскою самодержицею Екатериною Второю с Оттоманскою Портою, по одержании над нею многочисленных знаменитых побед на земли и на море / Сочинение иеродиякона Евгения Булгара, что ныне архиепископ Славенский и Херсонский. Переведено с греческого. М.: при Имп. Моск. университете, 1775. 38 с.

8. Карин Ф.Г. Слово на торжество мира с Портою Отоманскою 1775 года, июля 10 дня. М.: при Гос. воен. коллегии, 1775. 15 c.

9. Краснокутский А.Г. Дневные записки поездки в Константинополь Александра Григорьевича Краснокутского в 1808 году, самим им писанные. М.: Тип. С. Селивановского, 1815. 122 c.

10. Тепляков В.Г. Письма из Болгарии (Писаны во время кампании 1829 года). М.: В тип. А. Семена, при Имп. Мед.-хирург. акад., 1833. 238 с.

11. Тепляков В.Г. Фракийские элегии // Поэты 1820–1830-х годов. В 2 т. Л.: Советский писатель, 1972. Т. 1. С. 608–660.

12. Степина С.А. “Письмо русского путешественника из Варны” (“Первое письмо из Болгарии”) В.Г. Теплякова: опыт комментирования // Текстология и историко-литературный процесс: I Международная конференция молодых исследователей: Сборник статей. М., 2013. С. 23–36.

13. Петренко Е.В. Творческий путь В.Г. Теплякова: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Тверь, 2002. 24 с.

14. Вацуро В.Э. Болгарские темы и мотивы в русской литературе 1820–1840-х годов. Этюды и разыскания // Русско-болгарские фольклорные и литературные связи. В 2 т. Л.: Наука, 1976. Т. 1. С. 231–272.

15. Бруханский A.H. “Письма из Болгарии” В.Г. Теплякова // Из истории русско-славянских литературных связей ХІХ в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 312–323.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести